Переходы - Алекс Ландрагин Страница 65

— Напротив, это дело не только моего ума, но и моей жизни! Прошу внимания, имя мое Ипполит Бальтазар, — откликнулся он, протянув руку через проход в середине вагона и удерживая ее на весу, мне ничего не оставалось, кроме как ее пожать. — Душевнейше рад знакомству.

— Мадам Эдмонда, герцогиня де Бресси, — откликнулась я и тут же об этом пожалела.

— Я востоковед, — поведал он.

— Что это значит?

— Как что? Специалист по народам Востока! Особенный интерес испытываю к вопросам метемпсихоза, только что завершил лекционное турне по Соединенным Штатам и Канаде, в котором в подробностях освещал эту тему.

Какой-то части моей души месье Бальтазар не понравился с первого взгляда. Другая уже была им очарована. Первым моим побуждением было встать и немедленно покинуть библиотеку-ресторан, однако в тесном пространстве поезда или корабля приходится относиться к другим пассажирам с дипломатичностью. Избегать потом человека на протяжении всего долгого пути лишь из-за неуместного или недоброго слова — большая докука.

— Мадам де Бресси, — продолжал он, — изучая восточное искусство медитации, я уверовал в истинность понятия «аура». Верите ли вы в ее существование, мадам?

— Месье, вы один за другим задаете мне вопросы о предметах, о которых я в жизни своей не задумывалась.

Он вскочил с кресла и пересел ко мне.

— Мадам, — продолжил он, — вашу ауру я заметил сразу. Прошу внимания! Аура у вас уникальная, пожалуй, уникальнее всех, какие мне довелось видеть, даже уникальнее, чем у президента Уильяма Маккинли, с которым мне выпала честь поужинать всего несколько месяцев назад, — аура у него воистину великолепная.

Мой собеседник некоторое время продолжал в том же духе, потом предложил считать мою ауру — разумеется, совершенно бесплатно; это предложение я отвергла скорее решительно, чем вежливо. Но он, несмотря на мои возражения, не унимался, в итоге я все же решила покинуть библиотеку-ресторан, и тут — я как раз подалась вперед, вставая, прозвучали слова, заставившие меня замереть.

— Мадам, сказал месье Бальтазар, — из зала с кривыми зеркалами, где вы заточены, есть выход.

Некоторое время я сидела, утратив дар речи, и смотрела на молодого человека, потом подняла вуаль и произнесла, очень медленно и совсем тихо, чтобы слышал он один:

— Месье Бальтазар, как видите, мне от зеркал никакого проку. Если вы еще раз со мной заговорите, я сделаю так, что вас вышвырнут из поезда.

Я поднялась, изображая неспешную целеустремленность, и отправилась к себе в купе, где провела тревожный день и бессонную ночь. «Выход из зала с кривыми зеркалами…» Эта фраза всю ночь отдавалась у меня в ушах.

Утром я не решилась покинуть купе, завтрак и обед мне принесли. В середине дня у дверей моих появился лакей с серебряным ведерком в руках — внутри находились бутылка шампанского и фужер.

— С почтением от месье Бальтазара, который просит оказать ему честь и отужинать с ним в вагоне-ресторане.

Всю середину дня я колебалась, принимать ли приглашение Бальтазара, к ужину сопротивление дрогнуло. Этот странный молодой человек обладал столь же странной силой, подталкивавшей меня делать то, чего я делать не хотела. В шесть я отправилась в вагон-ресторан. Обнаружила Бальтазара, в вечернем костюме, за столиком на двоих, — на его полных губах поигрывала довольная улыбка.

— Прошу внимания! — воскликнул он, просияв от удовольствия, встал, чтобы меня поприветствовать, пожал руку, помог мне сесть и вернулся на свое место. — То, что вы, мадам, приняли мое приглашение, для меня большая честь.

— Любопытство возобладало. Вам, похоже, удается заставить меня делать то, к чему меня больше никому не принудить. Как так получается?

— По ходу своих научных штудий я обучался искусству гипноза у суфийского дервиша из Каира. Я прекрасно владею этой техникой, мадам. Мне доводилось гипнотизировать великих и облеченных властью по всему миру, не говоря уж о представителях самых знатных королевских фамилий Европы.

— Понятно. — Не подпасть под его обаяние было невозможно. — Значит, это с помощью гипноза вы заставляете людей делать то, чего им делать не хочется?

— На это никакой гипноз не способен, мадам. Гипнотизер не гипнотизирует, если вы сами этого не хотите.

— Вы намекаете — я с самого начала желала с вами поужинать?

— Разумеется, желали. Вы сами это сказали. Возобладало любопытство. Возможно, имелись и другие, куда более глубинные побуждения. Все мы существа внутренне противоречивые. Иногда нам хочется того, чего хотеть не хочется. А нам все равно хочется.

— И чего мне хочется от вас?

— Полагаю, что утешения. Того, чего хочется почти всем.

— Если я такая же, как почти все, откуда ваш особый интерес?

— Вы не такая, как почти все. Наоборот, мадам, вы представляете для меня колоссальный интерес. Вы уникальная личность. В вашем поведении чувствуется достоинство и изящество древней души.

— А вы, полагаю, мните себя специалистом в этом вопросе?

— Безусловно. Я всю жизнь этому посвятил. Сделал это своим поприщем.

Должна признать, меня забавляли эти его рассуждения про «всю жизнь». Несмотря на вуаль, я чувствовала себя непривычно нагой в свечном свете его глаз.

— Позвольте задать вам один вопрос, — наконец произнесла я. — А она вообще существует?

— Душа? Безусловно.

— Труды одного англичанина свидетельствуют об обратном.

— Месье Дарвина? Я безусловно согласен со всеми его идеями. Он гений. Но по поводу души ему сказать нечего.

— А что вы имеете сказать по этому поводу?

Он некоторое время поглаживал свои моржовые усы, обдумывая ответ.

— Мне нечего добавить от себя к уже существующему корпусу знаний по этой теме. Однако я согласен с персидским поэтом, который сказал: «Душа — не просто совокупность разума и чувств, не просто совокупность ощущений, хотя они и струятся прожилками блестящего металла через все три». — Бальтазар подался вперед, воздев для убедительности указательный палец. — «Это внутреннее свойство, которому постижимы одухотворяющие тайны мира, ибо создана она из той же материи».

Засим Бальтазар начал пересказывать мне историю своей жизни, которая, несмотря на его молодость, изобиловала самыми разнообразными событиями. Слушать его рассказы, которые возникали перед глазами один за другим, точно ярко раскрашенные карусельные лошадки, было очень занятно. Рассказывал он с даровитостью профессиональных повествователей, которые в те времена еще встречались в кофейнях от Сан-Франциско до Пекина. Его недолгий, но замысловатый жизненный путь можно суммировать так: сын венгерской герцогини, знаменитой красавицы, которая влюбилась в художника-мариниста, армянина. Мать умерла родами, когда Бальтазару было восемь лет. В детстве ему, по его словам, дали первоклассное образование, которое включало в себя суфийскую поэзию, «Тысячу и од ну ночь», труды древних греков и алгебру великих исламских математиков. Был он