Любовник Павлова 2 - Ника Маслова Страница 50

Я поддал жару снизу, работая бёдрами, до звонких хлопков кожи о кожу, и он жалобно застонал. А затем собрался с силами, и мы закончили на запредельной скорости, стремясь раствориться друг в друге.

Вадим упал мне на грудь, бурно дыша. Приподнялся, уставился мне в глаза — мой член уже опадал, но всё ещё находился внутри его тела.

— Я люблю тебя, Николай Николаевич. И если ты ещё это не понял, то поверь, ни для кого другого я бы так свою жопу не рвал.

— Больно? — спросил я его.

Он покачал головой.

— Мне так хорошо с тобой, ты даже не представляешь.

— Наглеешь, Вадим, — сказал я. — Где твоё уважение к боссу?

Вадим обнял моё лицо ладонями и мягко, нежно и бережно поцеловал.

Глава 39. Вадим. Королева вампиров

Глава 39. Вадим. Королева вампиров

Выходные для всех нормальных людей — законный повод подольше поспать. В доме Павлова действовали другие законы. Но не в эту субботу, ведь мы заснули буквально пару часов назад, когда за окнами уже начинало светать.

Павлов наверняка устал не меньше меня, а я — будто разгружал вагоны с углём именно этой ночью. Даже во сне. Тело казалось тяжёлым, руки — неподъёмными, болела спина, ныла пятая точка, а ещё голова. Раньше такого со мной не случалось, но сегодня я проснулся ещё более усталым, чем засыпал. Старею, наверное.

Вчерашний бесконечный ужасно-счастливый день и ночной секс-марафон вымотали так, что я не встал бы, даже если бы мне угрожали оружием. Требовалось намного больше пары жалких часов, отданных сну. В идеале я бы с огромнейшим удовольствием проспал до вечера, а лучше — до следующего утра. Но вместо необходимого как воздух сна мне пришлось выслушивать надоевшее до оскомины «Марина», «Мариночка».

Суббота, без четверти восемь утра, а эта сучка ведёт себя как биоробот, запрограммированный на обязательное достижение результата. Будто по голосу не слышит, как сильно её отец устал и хочет спать, и упорно продолжает нести привычный бред про мошенников, втирающихся в доверие к бедным миллионерам.

А Павлов — хороший отец, этого у него не отнять — вместо того чтобы дочурку далеко-далеко и конкретно на хрен послать, всё это терпеливо выслушивает. А с ним вместе это делаю я. Дай мне волю, уж я бы послал Мариночку в правильном направлении!

Я давил подушку лицом и тихо мечтал, чтобы драгоценнейшая Мариночка куда-нибудь испарилась или провалилась, аннигилировала или взорвалась. И вдруг это случилось. Настоящее чудо, стать свидетелем которому я уже и не надеялся.

— Хватит, милая, — сказал Павлов таким же усталым голосом, каким и я мог бы заговорить, если бы к моему виску приставили дуло пистолета. — Мне правда надоело это выслушивать изо дня в день... Хватит уже, ты ничего этим не добьёшься... Да, он рядом со мной, как и всегда, когда ты звонишь по утрам. Признайся, дорогая, ты ведь делаешь это специально? Чтобы он слушал наш разговор и нервничал из-за него?

Не поверив собственным ушам, я нашёл в себе силы, чтобы приподняться и перевернуться на другой бок. Павлов, выслушивая дочкино бла-бла-бла, улыбнулся мне половинкой рта. Кривовато, да, но мне захотелось прижаться к его губам, добавить его улыбке гармонии.

Мы находились так близко, что я мог расслышать каждое её слово, но категорически не хотел прислушиваться и вникать в её бредни. Меня раздражало в ней всё, и я собирался игнорировать её существование так долго, как это только возможно.

Павлов, к сожалению, не мог и не хотел так с дочерью поступать.

— Да, ты права. С ним я совсем помешался. И знаешь, это неплохо. Мне с ним хорошо.

Она продолжала возмущённо болтать, а я подлез к Павлову под руку, закинул на него ногу и после полуминуты возни убедился, что у моего почти сорокалетнего любовника наполовину стоит. Может, поменьше — на треть, но сам факт меня восхищал. Я тоже хотел бы в почти сорокет просыпаться с намечающимся стояком, да ещё и после такой бурной ночи.

И не терять настроение даже во время крайне неприятного разговора.

Пока Павлов вяло отбрехивался от Марины, я нашёл своей правой руке самое правильное применение. Хватило пары движений вверх-вниз, чтобы голос Павлова набрал силу, как и его великолепный стояк.

— Ну хватит уже. Я серьёзно, Марина.

В мою голову внезапно пришла чудесная мысль. И я бы её обязательно осуществил, но, когда с головой забрался под одеяло, Павлов меня резко остановил. Схватил за волосы и не пустил. Потянул на себя, и мне пришлось отложить запланированную экспедицию в райские кущи.

— Подожди-ка минуточку, дорогая, — сказал он дочери и обратился ко мне: — Что ты делаешь?

— Пока ничего, только собираюсь.

— Разве ты не видишь, что я разговариваю? — Он нахмурился, разглядывая меня. — Или тебе это безразлично?

— Мне это неприятно, как, думаю, и тебе... то есть вам, Николай Николаевич. Но, к сожалению, я ничем не могу вам помочь. В отношениях с женщинами я сосу... э-э... слишком часто лажаю. Всё, что я могу — это попробовать исправить для вас остаток этого замечательного субботнего утра.

Он молча покачал головой, и у меня сильно засосало под ложечкой. Знал я такой его прищур, ничего хорошего он мне не сулил.

— Помнишь, я вчера тебе говорил, что ты заслужил наказание? — спросил Павлов.

— Да.

Меня несколько напрягало, что стервоза-Мариночка сейчас слушает этот разговор. Но Павлова это, кажется, вообще не смущало.

— Твоё наказание, — он сунул мне в руку телефон. — Поговори с ней. Мою дочь зовут Мариной, но ты это, разумеется, уже знаешь.

Я уставился на свою ладонь, словно в ней оказался не телефон, а граната с выдернутой чекой.

— Но как?

— Честно и искренне, как ты умеешь.

Я сел, подобрав под себя ноги, прокашлялся, приложил телефон к уху. Изо всех сил надеялся, что услышу гудки, но мне, разумеется, не могло так повезти.

— Здравствуйте, Марина, — сказал я. — Ваш отец захотел, чтобы мы с вами поговорили.

Павлов откинулся на подушки, заложил руки за голову. Он смотрел на меня с таким вниманием, будто вечность не видел зрелища любопытнее.

— Я это слышала, не глухая,