Любовник Павлова 2 - Ника Маслова Страница 45

До дрожи в руках хотелось взять Вадима за грудки, припереть к стенке и всё дерьмо из него вытрясти — раз и навсегда всё с ним решить.

— Игорь, машину готовь. Я выхожу, — приказал я охраннику и сразу же сбросил звонок.

Руки вспотели от желания скорей что-то делать.

— Всё, девочки, хороших вам выходных. Расходимся по домам, — сказал я, стремительно проходя через приёмную.

Сел в машину, сказал ехать в клинику. Пока спускался в лифте, успел перезвонить Ломоносову — наказать с Вадимом о состоянии его брата не говорить и вообще не видеться с ним до встречи со мной. Тот мужик догадливый, понял, что дело нечисто. Хотел мне про деньги всё рассказать, но я его сразу оборвал:

— Такие вопросы не стоит обсуждать по телефону. До встречи, Иван...

Имя я правильно вспомнил, а вот отчество вылетело из головы. Ломоносов не стал подсказывать.

Он встретил меня в холле клиники, провёл в кабинет — не тот, в котором мы беседовали в прошлый раз.

— Где Вадим? — спросил я.

— Я отправил его в палату к брату.

Ломоносов смотрел мне прямо в глаза, не юлил и не пресмыкался. Одним движением пальца я мог лишить его большей части доходов, и он это знал.

— Вадим Сергеевич привёз документы фонда на подпись. О его приезде предупреждали по обычным каналам. Он попросил взять пациента на обследование — за наличный расчёт. Как вы знаете, это и прежде не раз бывало, так что я, конечно, не стал возражать. Вадим Сергеевич объяснил, что пациент — его брат, и что вы в курсе, что лично курируете этот вопрос, так как дело касается родственника сотрудника фонда.

Ломоносов чётко излагал факты, видимо, посчитав, что сам в этой ситуации никаких договорённостей не нарушил.

— В положенный срок он привёз деньги. Рассчитался в валюте. По его просьбе мы сымитировали для семьи, что попадание Максима Хотова в нашу клинику на обследование произошло в рамках собственного благотворительного проекта.

Хитёр Вадим, всё обдумал и предусмотрел. Кроме главного — рассказать мне о брате, а не вытворять всё вот это!

— Сколько стоило обследование? — спросил я.

Ломоносов назвал сумму.

Однако, недешёво здесь обследуют. Крайне недешёво.

Откинувшись на спинку кресла, я долго молчал. Поглядывал по сторонам — на стильные и даже роскошные предметы интерьера.

Фонд проходил ежегодный аудит, в его работу я не вникал. А тут вдруг захотелось влезть всеми четырьмя лапами, да с командой помощников, потоптаться так, чтобы пыль поднялась столбом.

Клинике Вадим отдал большую часть того, что получил из моих рук, с учётом Лазаренковских денег. Учитывая обстоятельства его прежней жизни — это походило на жест отчаяния или крайнюю глупость. А Вадим, при всей его дурости, был умён и считать умел совсем неплохо.

Схватить его за плечи и хорошенько приложить затылком о стену захотелось сильнее прежнего.

В минуты хорошего настроения он, бывало, не затыкался. Но о важном не произнёс ни полслова. Хотя нет, был намёк. Я вспомнил, как сам предлагал ему премию, а он ответил, что однажды попросит — и не машину, и не квартиру, а что-то крайне важное для него.

Нормальная жизнь брата-близнеца — да уж, будет подороже и поважнее квартиры.

— Теперь разъясните, почему вы считаете, что случай Максима Хотова безнадёжный?

Ломоносов снял с носа очки, сложил руки перед собой на столе, переплетя пальцы в замок.

— Случай небезнадёжен. Надежда на чудо и гениальные руки врача всегда остаётся. Я сказал, что Максим не подходит под критерии фонда. Шанс выздоровления слишком мал, заболевание запущенно, возраст, опять же, сопутствующие проблемы, накопившиеся из-за не самого тщательного ухода. Такие случаи обычно мы отбраковывали.

Я поймал себя на том, что барабаню пальцами по столу.

— Каковы его реальные шансы на полное выздоровление?

— Процентов двадцать от того, что мы приняли за нижнюю границу для положительного решения.

— Но не нулевые?

Ломоносов с серьёзным видом покачал головой.

— Шансы крайне малые, но они есть.

— Хорошо. — Я принял решение. — Тогда идите и скажите это ему.

Профессор кашлянул, отведя взгляд.

— Что именно сказать?

— То, что собирались, конечно. Что не сможете рекомендовать Максима для продолжения лечения по благотворительной программе фонда.

У Ломоносова дёрнулась щека — нервный тик, наверное.

— Как пожелаете, Николай Николаевич.

Я закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобней.

— Идите. Я дождусь вашего возвращения. Буду здесь.

Ломоносов встал, зачем-то передвинул бумаги с одной части письменного стола на другой край. Старался не показывать эмоции, но его волнение проявляло себя в выступивших на лбу каплях пота, суетливых движениях и картонном — неживом — выражении лица.

— Это не первый человек, последние надежды которого вам приходится соотносить с реальным положением дел, — заметил я.

— В случае с Хотовым я надеялся на другое решение, — признался врач. Дёрнул уголком губ в подобии улыбки. — Когда вы позвонили, я подумал, чем чёрт ни шутит, возможно, у Максима Хотова всё-таки появится шанс. Его лечение неоправданно рискованное и дорогое, но...

Я слушал его с напряжённым вниманием и злился всё сильней и сильней. Его белый халат, очки на носу, благообразный вид — на его фоне я, отнюдь не ангел, мог только хрипло каркнуть:

— Идите уже.

Ломоносов вновь покашлял, положил ручку в нагрудный карман, поправил галстук. Не глядя на меня, сказал:

— Я буду в палате триста тринадцать. Это на третьем этаже.

Наконец он оставил меня одного — мучиться от выносящего мозг коктейля злости и растревоженной совести.

Глава 36. Павлов. Без нимба и ангельских крыльев

Глава 36. Павлов. Без нимба и ангельских крыльев

Пошёл бы я на то, чтобы помочь Вадиму, расскажи он мне всё сразу о больном брате?

«Да» мгновенно вспыхнуло красной неоновой лампочкой в голове, но вслед сразу же пришло кислое послевкусие самого поганого, мерзкого и опасного вранья — самому себе. Мне вспомнились наши первые дни, когда я видел в Вадиме исключительно мясо. Потом тот случай на свадьбе Кирилла, мои сомнения, гнев, испуг Вадима — искренний, настоящий.

Он боялся, что я избавлюсь от него, но пронесло. И я видел его нескрываемое облегчение, глубокое,