Холодное пламя - Мари Милас Страница 45

Мия: В три часа ночи в грозу? Исключено. Марк – вредный дед. Все его дела начинаются ранним утром. 

Лола: Машины Томаса нет.

Мия: Дерьмо.

Я: Почему это дерьмо звучит как реальное дерьмо? 

Мия: Потому что, скорее всего, их вызвали по тревоге.

Я хожу по спальне туда-сюда. Туда-сюда. И так по кругу. У меня уже горят пятки от трения об ковер, но я просто не могу остановиться. Никогда прежде мне не приходилось беспокоиться о ком-то, кроме себя самой, но все равно каким-то образом из меня получился тревожный человек. Беспокойство душит, а в груди так тяжело и больно, что я задыхаюсь.

Это его работа. Он делает это на протяжении многих лет. Ты наводишь панику на пустом месте, Лили.

Оказывается, уже прошел целый час, а я все нарезаю круги по спальне, словно неугомонный хомяк в колесе.

Новое сообщение в «Дурке».

Я разблокирую экран.

Мия: Томас написал маме, что горит западная часть нашего хребта. Они поднимаются наверх. Вернутся через пару дней. 

От шока я останавливаюсь, и у меня даже начинает кружиться голова.

Лола: Ну, могло быть и хуже. 

Могло быть и хуже? Они в своём уме? Видимо, я одна не могу уложить в своей голове, как можно в течение двух дней находиться в полыхающем лесу.

Мия: Да, папа все узнал и сказал, что лесоохранная служба вовремя среагировала. 

Лола: Из вашего дома уже виден дым? У меня окна на другую сторону.

Мия: Сейчас ночь. Я что, по-твоему, сова, чтобы видеть в темноте? 

Я: Вы можете перестать разговаривать так, словно ведете светскую беседу за ланчем?

Я выглядываю в окно и, когда сверкает молния, освещающая небо, вижу вдалеке алое свечение и огромные плотные облака дыма, которые стремительно уносит ветер. Ледяной ужас пронзает мой позвоночник.

Я: Можно я приеду к кому-нибудь из вас?

Я: Мне страшно.

Несмотря на то,  что одиночество мой верный товарищ, я не умею быть наедине со своими мыслями. Когда долгое время растешь в окружении людей, то перестаешь чувствовать себя комфортно в четырех стенах. Я не выношу тишины. Не выношу безделья. Не выношу пустоты.

Мне нужно уйти хоть куда-нибудь.

Когда я жила в Лондоне, то могла просто ходить по разным магазинам, даже ничего в них не покупая. Мне просто нужно было быть в потоке людей. Знать, что если со мной что-то случится, я смогу до кого-нибудь докричаться.

Заметил ли Марк, что, намеренно или нет, наши встречи на веранде были инициированных мной? Я шумела ведрами, когда ухаживала за садом, танцевала и стучала каблуками, а потом, когда он выходил и составлял мне компанию, протяжно выдыхала от облегчения.

Марк успокаивал вечный ураганный ветер внутри меня, когда просто сидел молча рядом со мной. Я ждала эти вечерние посиделки, потому что потом могла спокойно уснуть.

Я ждала его.

И теперь мне нужно дождаться его где-то в другом месте. Потому что если я посмотрю на другую сторону веранды, то разорвусь от тревоги из-за человека, который успел за такое короткое время стать для меня тихим безопасным островом, где на пальмах растет мармелад.

Глава 21

Лили

Два с половиной дня.

Два с половиной дня без ворчаний, угрюмых взглядов и морщинистого от недовольства лба, как у шарпея. Два с половиной дня без мычаний и хмыканья в кулак.

Время тянется так же медленно, как если бы я стояла в очереди в аэропорту. В такие моменты всегда кажется, что прошло уже сто часов, день сменил ночь и так несколько раз, но на самом деле прошло всего три минуты, и ты продвинулся лишь на сантиметр, чтобы сдать свой долбаный чемодан в багаж.

Также и сейчас.

Я постоянно нахожу себе дела, чтобы время шло быстрее, но когда останавливаюсь, понимаю, что прошел только час. И так час за часом по кругу.

Все это время я живу в доме Саммерсов. Их забавная семья стала моим спасением от тревоги, разъедающей сердце и мозг. Не думаю, что я хоть раз в жизни волновалась за какого-то так же сильно, как за Марка.

Справедливости ради, мне и не за кого было переживать. Так что прошу понять и простить мою внутреннюю королеву драмы за излишнюю эмоциональность.

– Л-ю-ю-к! – вопит Мия так, что Рид, читающий газету за обеденным столом, вздрагивает.

– Боже милостивый, пожалей отца. Моя нервная система уже и так пострадала от вас, детей, – ворчит он, делая глоток чая из огромной кружки размером с таз.

Что я успела выяснить о семье Саммерс:

 У каждого есть своя необъятная кружка, из которой они пьют, как сказали бы в Англии: «вечерний чай». На самом же деле эта кружка путешествует по всему дому за своими владельцами. Рид называет ее «дежурная кружка».

Тут никто на самом деле не читает газеты. Рид просто делает вид, что чем-то занят, чтобы Элла не нашла ему другие, реальные, занятия.

В целом это касается не только газет. Вчера Люк делал вид, что ремонтировал крышу гаража. На самом деле он загорал и ел чипсы, которые своровал у Мии.

В этой семье нельзя притронуться к еде, чтобы к тебе не присоединились все остальные. Как только кто-то видит, что у тебя что-то во рту,  звучит вопрос: «Что ты ешь?». Потом ты обязан предоставить отчетность и поделиться с остальными.

И последнее. Но, наверное, самое важное: все сразу замечают, что ты грустишь.

– Лили, ради бога, они ушли не на войну, – стонет Мия, обнимая меня со спины, когда я уже минут пятнадцать мою одну тарелку и смотрю в пустоту.

– Я знаю, – выдыхаю и откладываю тарелку. – Прости.

– Почему ты извиняешься?

Я чувствую себя отвратительно, что все успокаивают меня, хотя именно эти люди должны переживать больше всех. Их сыновья и братья, самые родные люди на свете, рискуют жизнью. Я же знаю Марка и Томаса чуть больше месяца, но грущу так, будто провела с ними всю жизнь.

Моя чертова нездоровая привязанность к людям совсем не играет мне на руку. Я пожимаю плечами, но так ничего и не отвечаю.

– Ты привыкнешь. – Рид откладывает газету, за которой просматривал видео в телефоне. –  В первое время Элла не спала ночами, когда они были на вызовах. А если учесть, что Марк и Томас могли работать в разные дни,