Моя первая ночь с бароном. Я стану (не) первой 18+ - Арий Родович Страница 4

От этого повеяло чем-то запретным, почти постыдным. Но именно это и стало возбуждать ещё сильнее. Представить, как я сама предлагаю ему… как он берёт меня иначе, чем кого-либо до этого.

Я стиснула подушку бедрами. В голове уже мелькали практичные мысли, нелепые и пошлые одновременно: чем это делают дома? как разработать себя? что взять, чтобы подготовиться? Даже этот стыдный вопрос — лишь разжёг ещё больше.

Взгляд скользнул по прикроватной тумбе и зацепился за небольшой дезодорант-стик. Обычный, женский, аккуратный, с округлой крышкой. От одной мысли, зачем он вдруг привлёк внимание, по коже пробежал жар. Я резко отвернулась, но образ уже не уходил из головы.

— Господи… что за глупость, — прошептала сама себе и всё равно потянулась рукой. Пальцы сомкнулись на холодном гладком пластике. Внутри всё сжалось от стыда, но внизу между бёдер влага только прибавилась, будто тело радовалось моему решению.

Я прикусила губу. «Ну… он ведь совсем небольшой. И я уже и так достаточно мокрая…» — мелькнула мысль, и от неё кольнуло ещё сильнее. Ладонь дрожала, пока я медленно провела закруглённым краем по внутренней стороне бедра. Холод пластика и мой собственный жар встретились, и я едва не застонала.

Сердце билось так громко, что казалось, его услышат за стеной. Я задержала дыхание и всё же подвела игрушку-заменитель ниже, позволив ему на миг коснуться лепестков. От неожиданности вырвался тихий всхлип, и я дёрнулась, но уже не могла остановиться.

Стыдно, ужасно стыдно. Но желание оказалось сильнее.

Я провела стиком по краю лепестков, и сразу почувствовала, как на его гладкой поверхности остаётся след влаги. Ещё раз, медленнее — и он намок сильнее. Хотелось, чтобы он пропитался полностью, чтобы скользил свободно. Каждый раз, когда я дразнила им бусинку, тело откликалось дрожью, и жар разливался всё глубже.

Пальцы второй руки нерешительно скользнули ниже — к моему потаённому входу. Лёгкое прикосновение вызвало во мне новую, острую волну желания, дыхание сбилось, и щеки вспыхнули жаром. Я не смела давить сильнее, только касалась, будто проверяла собственную смелость.

А стик продолжал всё быстрее намокать от моих лепестков, становясь тёплым и послушным в руке.

Я осторожно решилась на большее — кончик пальца вошёл в узкий проход. Жар смешался с тугой теснотой, от чего я сама застонала сквозь зубы. Медленно, не спеша, несколько раз — и тело чуть расслабилось. Я замерла, набравшись смелости, и ввела глубже.

Я задержала дыхание, но вскоре ощутила, что сидеть так неудобно. Движения были скованы, мышцы сводило, и удовольствия не хватало. С тихим стоном я убрала пальцы, положила стик рядом на постель и, поправив подушку, опустилась на живот. Подложила её под бёдра, так, чтобы тело чуть приподнялось. Новая поза дала больше свободы, и я тут же почувствовала, что стало легче — и жарче.

Одной рукой я вновь повела по лепесткам, собирая влагу, намокая всё сильнее. Стик оказался под рукой, гладкий и тёплый, и я снова провела им по цветку, дразня бусинку, оставляя влажные следы на его поверхности. С каждым движением он становился всё более скользким.

Вторая рука медленно вернулась к потаённому входу. Сначала один палец — туго, тесно, жарко. Потом другой. Я зажмурилась и прикусила губу, чувствуя, как мышцы сопротивляются и уступают. Лежать так оказалось удобнее: я могла двигаться плавно, глубже, пока тело привыкало.

Несколько минут я осторожно работала пальцами, позволяя телу привыкнуть к ритму. Каждый толчок отзывался сладкой волной, и вскоре я поняла: больше ждать не имеет смысла. Узкий проход уже принимал меня послушнее, мышцы стали мягче, и жар внутри требовал большего.

Я осторожно вынула пальцы, с тихим вздохом перевернулась на спину. Подушки остались под бёдрами, приподнимая таз, и поза стала ещё откровеннее, открытой. Я поднесла стик к возбужденным лепесткам, смазала ещё раз, проведя по бусинке — так, что из груди вырвался невольный стон.

Потом медленно повела ниже — к потаённому входу. Тепло и влага делали поверхность скользкой, и он скользнул по чувствительной коже, готовый войти. Я задержала дыхание, на миг зажмурилась — и осторожно надавила. Узкий проход сопротивлялся, но постепенно уступил, впуская внутрь холодную гладь.

Я выгнулась, одна рука потянулась к груди. Тяжёлая, налитая, она отозвалась болью и сладким толчком. Я сжала сосок сильнее, и на этом движении стик вошёл глубже. Тело дёрнулось, в голове вспыхнули искры. Я чуть подвела бёдра навстречу, и ритм пошёл сам собой — медленный, горячий, требовательный.

Каждое движение внутрь было шагом за грань. Каждое возвращение — обещанием большего. Я извивалась на простынях, выгибая спину, сжимая грудь, кусая губы, и чувствовала, как мир сужается до этих двух точек — крохотного предмета в потаённом проходе и моей бусинки, которую я дразнила второй рукой.

Стик продолжал входить и выходить, туго, горячо, я чувствовала, как мышцы обхватывают его. Движения становились всё смелее, всё глубже, и от этого жар расползался по телу. Свободная рука то хватала грудь, сжимала её, играла с соском, то скользила вниз — к лепесткам, к бусинке, где от малейшего прикосновения меня пронзало током.

Блаженство накрыло внезапно. Тело выгнулось, стик глубоко вошёл, пальцы сильнее прижали бусинку, и я застонала, не в силах больше сдерживать голос. Всё внутри сжалось, пульсировало, выплёскивая жар, и влага хлынула наружу, пропитывая ткань подо мной.

Я едва отдышалась, но не остановилась. Стик продолжал свой ритм, пальцы снова нашли бусинку, и вторая волна настигла меня быстрее первой — обжигающая, рвущая изнутри. Я вскрикнула громче, чем хотела, прижимая лицо к простыне, и позволила телу трястись, пока соки не стекали по бёдрам, делая подо мной всё насквозь мокрым.

Я ещё долго лежала, ощущая, как тело подрагивает от отголосков, как простыни и ткань подо мной пропитались насквозь. Стыд и сладость сплелись воедино — я никогда раньше не позволяла себе подобного. Но теперь… теперь всё было иначе.

Собравшись с силами, я поднялась. Кожа липла, волосы спутались, и было ясно: без душа снова