Паутина натягивается - Валерия Веденеева Страница 4

— А слова, что что-то «ломает картину справедливого мира»? Они тоже оттуда?

Советник прищурился.

— Да. Это прямая цитата из речи посланника Хеймы, жившего две тысячи лет назад. Он сказал так перед тем, как уничтожить правивший тогда императорский клан за их мерзкую ересь.

— Иштаво семя! — вырвалось у меня, а потом, из-за еще сильнее надавившей пустоты, я вынужденно объяснил: — Об этом спросил у меня один жрец — «не ломает ли» ситуация с беженцами «мою картину справедливого мира»?

— Один жрец? Кто?

— Светлейший Теаган.

Советник моргнул. Потом вдруг расхохотался — будто бы я только что удачно пошутил.

— Значит, Церковь тоже подозревает, что ты посланник! Просто чудесно! Право, меня во всем этом больше всего удивляет, что ее иерархи никого за тобой еще не прислали.

Мне вспомнилось то, с каким вниманием Теаган прислушивался тогда к моим словам — и как он поторопился успокоить Кастиана, заявив, что я не сказал ничего еретического. Наверное, еретическое все же было, но вероятному посланнику такое позволялось. Впрочем, как я догадывался, вероятному посланнику простили бы и куда большее…

А потом я подумал, что Теаган, вероятно, все еще состоял в белой секте, и я понятия не имел, как разнилось отношение к божественному посланнику у официальной Церкви и у сектантов. Ясно было только одно: ни те, ни другие не оставят меня в покое до тех пор, пока мой статус посланника не будет подтвержден или опровергнут.

Глава 3

Серебряная ложка слегка звякнула о фарфоровый край чашки — это советник размешивал в иллюзорном чае иллюзорный мед, только что появившийся на столе.

Я поднял свою чашку и отпил глоток. Да, вместе со всеми остальными чувствами иллюзия обманывала и вкус — я отчетливо ощущал естественно-сладковатую терпкость напитка. Интересно, могла ли такая иллюзия утолить настоящую жажду? Здравый смысл подсказывал, что нет, но магия могла работать и вопреки здравому смыслу.

— Ты несколько раз упоминал о «душе города», — после паузы сказал советник, поставив чашку на стол. Хотя я отчетливо видел, что он сделал несколько глотков, янтарной жидкости не убыло. Тоже иллюзия.

— Да, — согласился я, — упоминал.

Я прежде предполагал, что советник сразу потребует рассказать ему о «душе», но тот не торопился. Идея, что я могу быть божественным посланником, показалась ему более интересной, так что до «души» речь дошла только сейчас.

— Итак, — произнес он, и пустота вновь надавила. Я скрипнул зубами. Когда выберусь отсюда, из кожи вон вылезу, но научусь сопротивляться подобному давлению! — Что такое эта «душа города»?

— Разве из названия не понятно? — буркнул я. — Душа города и есть.

— Да ну? И у какого же города она завелась?

— У столицы.

Советник несколько мгновений разглядывал меня с таким выражением, будто не знал, как реагировать.

— Ты ведь понимаешь, — произнес он наконец, — что любой город — это, по большому счету, всего лишь собрание домов, окруженное крепостной стеной? А души имеются только у живых существ?

— Есть еще призраки, — напомнил я.

— Да, но изначально они тоже были живыми… Ладно, давай по порядку — расскажи, как и где ты встретил эту «душу».

Я вздохнул и отпил еще чая.

— Первую неделю в столице у меня было много свободного времени, и я в основном слонялся по улицам. Изучал город, людей. Тогда я впервые начал ощущать присутствие кого-то или чего-то, живого и неживого одновременно…

Было понятно, что мне придется рассказать всю историю нашего с Кастианом бегства из музея, от химер и от магической блокады, а потом то, как мы нашли тайный подземный ход и добрались до святилища демонопоклонников.

Пустота давила, но терпимо, позволяя подбирать слова, так что мне удалось умолчать об участии Кастиана. Чем меньше он привлечет внимание приближенных императора, тем лучше.

Когда я упомянул о том, как «душа города» впервые со мной заговорила, советник прищурился, и его пальцы, до того лениво постукивавшие по столу, замерли. О разрушении святилища демонопоклонников он тоже слушал очень внимательно, и заметно расслабился только тогда, когда я перешел к рассказу о нашем уходе оттуда. Судьба несостоявшихся жертв, позднее оказавшихся шибинами, его не заинтересовала, в отличие от моего второго общения с «душой».

— Значит, наручники, заблокировавшие мою магию, создала тоже она? А вовсе не лиса?

Я кивнул.

— И теперь она хочет, чтобы мы стали союзниками, — пробормотал советник без особого энтузиазма в голосе.

— И вместе уничтожали все, что имеет отношение к тому гиганту, — согласился я.

Советник некоторое время молчал, вновь постукивая пальцами по столу. Мне показалось, что он выбивал определенную мелодию — бодрый ритм, вызвавший у меня образ марширующих армий.

— Это не душа, — произнес он наконец.

— Что?

— У города не может быть души, как я уже говорил. Она, обладательница этого голоса, она ведь сама себя так не называла?

Я нахмурился, вспоминая.

— Нет, не называла. Но и не спорила, когда так называл ее я.

— Подозреваю, что ей безразлично, какое имя дают ей смертные.

— Значит, она сама — это нечто бессмертное? Она богиня? Неужели — сама Пресветлая Хейма?!! — вырвалось у меня.

Но уже произнося эти слова, я ощутил сильнейшее сомнение. «Душа» совсем не походила на тот образ Пресветлой Хеймы, который успел у меня сложиться из жизнеописаний ее аватаров и посланников.

Советник криво усмехнулся.

— Будь уверен, заговори с тобой Пресветлая Хейма, ты бы это понял сразу — общение с высшим божеством ни с чем не спутаешь. Нет, та, которую ты называешь «душой», не богиня… Хотя, может быть, и богиня, но не в том смысле, к которому мы привыкли… Ты слышал голос дикой магии.

— Дикой магии? — повторил я растерянно.

— В доисторические времена наши предки поклонялись ей и приносили жертвы. Тогда ее знали под именами Госпожи Магии, Даны Магии, Великой Прародительницы. Мы, маги, существуем лишь потому, что существует она. Но магия — это такая же стихия, как свет или воздух, а она ее разумная манифестация, так что поклонения и жертвы были ей нужны не больше, чем они были нужны солнцу, луне или Бездне. Все зафиксированные случаи ее общения с людьми происходили, когда что-то мешало ровному течению ее протоков. Есть даже версия, что и разумность она обретала только во время кризисов.