Развод. Высекая из сердца - Анастасия Дмитриевна Петрова Страница 39

— Я очень люблю твою маму. Как я могу без вас быть?

— Мам, — она поворачивается ко мне, и теперь на меня смотрят четыре пары глаз, испытывают взглядом, — А ты же папу любишь?

Марат закусывает губу, улыбается как плут.

Хочет, чтобы я это сказала. Вслух. Сейчас.

— Ариш, ну что ты такие вопросы задаешь?

— Так любишь или нет? — упертая какая.

— Я очень люблю, — замираю, ловлю его взгляд полный обожания, — И папу, и тебя. Всех люблю вас.

Дочь кричит от счастья, вскакивает. Я бы тоже с ней радовалась, если бы не знала кое-что. Что радоваться пока нечему. У нас есть серьезный враг, который не оставит без внимания нашу семью. И сейчас нам нужно быть крайне осторожными.

— Нам пора, — долго целую мужа, опускаясь ближе к уху, — Береги себя.

— И вы, малыш, — Марат кладет руку на мой живот, — Очень вас люблю!

Ариша еще пять минут виснет на его шее, и я ее забираю.

От больницы до аэропорта ехать минут двадцать, Арина включает какой-то детский ютуб канал, надевая наушники, а я просто созерцаю, смотря в окно. Думаю о том, как могу помочь Марату. Как можно решить вопрос с Берестовым с наименьшими потерями. Это беспрерывный мыслительный процесс, от которого меня отвлекает резкий визг шин.

Первую секунду я ничего не понимаю, только чувствую легкую тряску. А потом она нарастает, нарастает и…

И я с ужасом бросаюсь в сторону дочери, закрывая ее собой.

Машину переворачивает, лобовое стекло трескается. Дальше я уже не помню ничего. Резкий удар, в голове шум. И плачь моей девочки. Истошный. Который разрывает мое сердце.

Глава 37

Марат

Выхожу из палаты, чтобы, наконец, заняться делом. Удаленно решать вопросы и пытаться выйти на того, кто сможет помочь, это вариант. Но гораздо лучше разговаривать с людьми лично, и давать ту реальную картинку, которую возможно его партнеры и “друзья” захотят увидеть.

План отправить своих девочек, исключительная мера, и даже может, повременил бы, но что-то подсказывает, что нет у меня лишних дней. Совсем нет.

Листаю телефонную книжку, в то время, как слышу чьи-то поспешные шаги.

— Господин Исаков, — врач буквально еле дышит: — Марат!

Оборачиваюсь, хмуря брови.

— В чем дело?

Он весь бледный, и я начинаю сомневаться в каждой своей последней мысли.

Выписать меня могли еще вчера, но решили не устраивать истерик для дочери, которая и так не удержалась. Да и мне на руку тот факт, что он думает обо мне, как о пациенте.

— У меня для вас, — он опускает взгляд: — Плохие новости.

Делаю шаг ближе, возвышаясь над мужиком, и кивком головы даю понять, чтобы продолжал.

— Ваша супруга и дочь…

Смотрю на него, гуляя желваками, а внутри уже паника схватила в тиски так, что ребра треснули повторно.

— Что?!

Рявкаю и надвигаюсь на испугавшегося доктора.

— Авария, Марат…

Вскидываю брови, расширив глаза, а затем отрицательно качаю головой.

Сумка тут же на полу, и я давлю на перебинтованную грудь, чтобы доставить себе боль. Чтобы просто перестать видеть, леденящие кровь, картинки.

— Их повезли в двадцатую больницу. Наши слышали из скорой, я и попросил узнать…

Прикрываю глаза, стараясь, держать себя в руках, но…

— Насколько… — хмурюсь.

Из горла звуки не лезут, будто трахея обожжена до невозможности говорить.

— У меня мало информации, Марат, но знаю, что с водителем плохо.

Киваю, раскрыв рот, и ощущая, как глаза наливаются кровью, перемешанной с соленой влагой.

Срываюсь с места, отбивая в грудь кулаком, потому что нет сил.

Нет, мать его, сил выдержать эту пытку.

Запрыгиваю в автомобиль, который просил Дарину пригнать, и тут же без разбора дороги еду в эту долбанную больницу, недалеко от аэропорта.

Давай, малышка, ты же такая сильная. И дочь у меня сильная.

Рычу в пустоту, даже не замечая слез, что сами собой стекают с глаз.

Отбиваю по рулю со всей дури, и ору в машине как безумец.

Сука. Я тебя достану. В живых не оставлю. Плевать на все.

Ты позарился на то, что священно.

В каком-то вакууме добираюсь до больницы, бросив машину раскрытой, вылетаю и прямиком иду к первому попавшемуся медработнику.

— Девочка с женщиной! Их доставили, не знаю, часа два назад… — смотрю обезумевшим взглядом: — Я муж и отец…

На последних словах голос пропадает.

Мне указывают идти выше по лестнице, до реанимации, а когда я там оказываюсь, понимаю, что вокруг ни души.

И только горит неоном надпись, что туда входить нельзя.

Прислоняюсь лбом к стене и молюсь.

Впервые, сука, молюсь.

Молюсь, чтобы обе дышали, чтобы обе были в порядке.

Отдаленно слышу какие-то голоса.

Кто-то нервно кричит, и слышу какие-то успокаивающие слова.

Чувствую нутром и, оборачиваясь, вижу ее.

В разодранной одежде хромает, а взгляд такой потерянный и убитый.

— Дари, — выдыхаю с застывшим вздохом.

— Марат, — скулит она.

Подлетаю, успевая поймать ее прежде, чем она падает на пол.

— Марат, — плачет так горько, что гребанные слова быть сильным сейчас кажутся сущей хренью: — Звездочка моя…

— Ты в порядке?! Ты не ранена?! – вожу по ней глазами.

Она кивает, воя имя нашей дочери

Перевожу пустой взгляд на медработников, вытирая глаза.

— Что…— грудная клетка ходит ходуном: — С ней? — замираю.

— Ребенок сейчас в реанимации, осколок…— медсестра не сдерживает слез, а я лишь оседаю на пол, прижимая к себе жену, которая утыкаясь в грудь рыдает в голос.

Поглаживаю ее волосы, без остановки как сумасшедший целую в