Форточница - Натали Лавру Страница 34

надо меня возить в деревню к своей маме. Ко мне все относятся, как к недочеловеку, обузе. Я не понимаю, зачем ты взял надо мной опеку. Жил бы себе, строил личную жизнь. Зачем играть в спасителя? Меня спасать не надо. Я не хочу больше с тобой жить. Сдай меня, пожалуйста, обратно в детдом…

– Наташа, не надо так говорить. Я понимаю, что Альбина тебя обидела, но зачем обвинять всех?

– Да никого я не обвиняю. Вот ты думаешь, что я в истерике несу всякую ерунду, но я давно уже об этом думаю. Я не хочу здесь больше жить. В детдоме хотя бы никто не делает вид, что я ему нужна. Там мне как-то… спокойнее.

Костя попытался меня обнять, но я оттолкнула его. Вот ещё! Утром обнимал Альбину, а теперь лезет ко мне. Фу! Вот недаром говорят, что люди оставляют после себя энергетический след. И сейчас, хоть Костя и принимал душ, я отчётливо ощущала на нём Альбинину энергетику, грязную такую, мерзопакостную. Противно…

Я с головой залезла под одеяло.

– Уходи! – сказала ему.

– Наташа…

– Уходи-и-и! – громче заревела я.

Костя ушёл не сразу. По его шмыганью носом я поняла, что он тоже расстроился.

Нет, я вовсе не жалею, что высказала ему всё это. Надо было сказать. А вот в чувствах побоялась признаться. Язык не повернулся.

Глава 17. Два одиночества и грибы

Знаете, что самое несправедливое в вот таком страдальческом уединении? То, что не духом единым жив человек.

Не успела я наплакаться вдоволь, как мне не шуточно захотелось есть и в туалет. И если презренный голод ещё можно проигнорировать, то зов трубы… Я на своей шкуре проверила, что поговорка «больше поплачешь – меньше пописаешь» не работает. Ни-фи-га!

Вот как так? Как существо одухотворённое функционирует на такой вот приземлённой базе? Хочешь отрешиться от всего земного и сущего – а никак! Ссущее, извините за мой русский, всё равно прорвётся.

Создатель-проказник снова откалывает свои шуточки. Я, наверное, его любимый объект для забав.

***

В ванне, когда мыла руки после туалета, я обнаружила Альбинину тушь для ресниц. Тайком взяла её двумя пальцами и выкинула в мусорное ведро. Гадость. Даже если сама по себе тушь дорогая и качественная – всё равно гадость. Потому что принадлежала гадине.

На кухне в скорбном молчании сидел Костя. Наверное, ждал меня, иначе закрылся бы в комнате. Ну, если не ждал, то хотя бы караулил, чтобы я не сбежала в порыве истерики.

– Наташа? Поговорим? – спросил он так, что мне даже стало его жаль.

Ему-то совсем несладко. То, что он и думать не думал о моей влюблённости, уже ясно. А вот в выборе избранницы ошибиться – это больно. Так что у нас с ним схожая боль.

Легче ли мне от этого? Нет, не легче.

Я прислонилась плечом к дверному косяку и сложила руки на груди. О чём говорить-то?

– Как тебе бы хотелось жить? – снова задал он вопрос.

Мой честный ответ, после которого вопрос моего проживания с Костей тотчас решился бы, заперся за десятью замками – никакими калачами и уверениями не вытащишь наружу. Как я потом ему после своей откровенности в глаза смотреть буду? Когда-нибудь, возможно, отважусь и признаюсь, но не сегодня.

– Я слишком большая, чтобы у меня появилась мачеха, – ответила я. – Мог бы и сказать мне про Альбину до того, как я подписала документы!

– Ты бы отказалась от попечительства?

– Отказалась бы, – кивнула я. – Давай так: ты отвези меня в детдом – и свободен. Ноу проблем!

Судя по его кислой мине, моя идея как-то не зашла.

А чего, собственно, жалеть? Сиротка, вон, сама просится в казённое учреждение. Зачем же всё так сложно усложнять? Решал бы уже, пока я из последних сил изображаю бравого солдата.

– Если ты не хочешь видеть других женщин в этом доме, их не будет, – сказал он и внимательно посмотрел на меня.

«Пф! И к чему, спрашивается, такая жертва? – возмутилось моё нутро. – Не будет здесь – будут в другом месте. Скрывай, не скрывай – итог один».

– И тогда я буду чувствовать себя виноватой из-за того, что ты одинокий и несчастный, – ответила я. – Даже твоя мама считает, что попечительство надо мной – это дурость. Не будь меня, жил бы ты себе счастливо с этой Альбиной, на радость маме. И дети бы свои появились. Ну, возможно… А я никогда не стану твоим ребёнком.

Вообще-то, глядя на Альбину, можно всерьёз усомниться, что ей нужно что-то кроме внешнего лоска и красивой жизни. Дети – это не про неё. Такая при виде грязного подгузника свалит в закат. А если младенец нечаянно срыгнёт на её дизайнерскую блузу, она не постесняется засудить его. В общем, не женщина – воительница. Как она вообще могла понравиться Косте? Слепой, что ли?

– Ты же знаешь, почему я забрал тебя, – напомнил он мне про наш разговор в Карелии.

– Знаю. А ещё я знаю, что пришлась не ко двору и вообще не к месту. И чем я вообще думала, когда соглашалась? – тэк-с, вот последнее я зря сказала.

– Я постараюсь, чтобы ты больше не чувствовала себя лишней.

И снова обещание… Ну почему бы не согласиться на мой вариант?

– Зачем? – задала я резонный вопрос.

– Я… я не знаю, как это объяснить, – он вздохнул и замотал головой, словно пытаясь поставить мозги на место. – Сегодня мне приснилась моя жена… Она обнимала тебя.

– Ух ты ж блин… – почти весело воскликнула я. – Когда и успела? Я думала, вы с Альбиной не спали сегодня…

Язык мой – враг мой. Стою тут, вся такая дерзкая, а у самой ноги трясутся. Прям видно.

– Ох… – Костя уронил голову на руки.

Стыдно, что ли, стало? Или я дурость сморозила, от которой благородные мужи изволят в обморок грохнуться? Н-да, неловко вышло.

– В общем, пойду пока вещи соберу, – сказала я, надеясь, что теперь-то обратный путь в детдом мне открыт. – Ты ведь подвезёшь меня, да? – молчание. – Ну ладно, я и сама дойду, тут недалеко, – и на цыпочках шмыгнула к себе в комнату.

Не успела я открыть шкаф, как меня схватили и сжали в объятиях.

– Никуда ты не пойдёшь! Не пущу, – взволнованно, мне даже показалось, что чересчур, заявил Костя. – Тебе нельзя обратно. Не спрашивай, почему. Просто… Ты нужна мне.

Быть может, если бы он видел во мне будущую избранницу, меня захлестнуло бы волной счастья. А так… Вроде бы меня