Эльфийский талисман. Повесть о двух городах - Николай Владимиров Страница 26

Первого из атакующих всадников младший Осонахи спешил, метнув кинжал, ловко поднырнув, вывел из игры другого, после чего схлестнулся сразу с тремя. Вскоре один из этих троих тоже покатился потраве колобком — орнелийский принц действовал быстро и жёстко, не собираясь давать противникам уроков фехтования. Впрочем, оставшиеся двое насели на него так, что даже Михе приходилось отступать. Несколько раз сталь сверкнула над белой чёлкой Лису.

«Вот это парень! — выпустив поводья, боящаяся закричать, Анечка зажала рот обеими руками. — Да как можно его сравнивать с кем-то из наших, рыхловатых московских ребят?.. Мамочки мои!..».

Оказалось, что младший Осонахи ещё и не глуп — и не собирается, подобно прижавшемуся к стене месье де Бюсси, в одиночку драться против полудюжины любовников Его Величества Генриха III. Поняла она, и почему остальные всадники не спешат на помощь товарищам, а расходятся справа и слева.

Гнусавые звуки рога, громкий клич: «та Кано и Орнели» слышались отовсюду. Не меньше двух десятков всадников, входивших в охотничий выезд орнелийского принца — пажей, молодых аристократов, приятелей Михи, и даже двое пожилых, исполненных собственного достоинства вельмож спешили на выручку. Вокруг закружилась пёстрая карусель, зазвенела сталь, послышались вопли и громкое хеканье. Оказавшиеся далеко не трусами «чёрно-белые» дрались отчаянно — из седла вывалился один юный шайо, затем другой… ((c)Atta, Москва, «Эльдамирэ» (Эльфийский талисман), все права защищены) Вскоре и для одного из вельмож этот выезд на охоту оказался последним в жизни.

Восхищённую и испуганную, визжащую сразу от страха и от восторга Анечку в очередной раз подвела Лису и собственная неопытность. Испуганная кобылка занесла москвичку в самую гущу схватки. Срубивший обоих противников Миха бросился к ней… Именно в этот момент в глаза девушке ударил синий сноп света.

— Райса! — закричали вокруг. — Этельнэ-райса!..

Сражение разом прекратилось. Повернувшись, Анечка увидела чуть в стороне зажимавшего порезанную щёку Асно та Лари и потерявшего жёлтый парик горбуна. В левой руке горбун держал белый жезл со сложным витым навершием, а правой наводил похожее на блюдечко серебряное зеркальце. Налетевший с Реки ветер шевелил его длинные седые волосы.

«Блистательные» были готовы задать стрекоча — кто-то шептал под нос непонятные слова, кто-то чертил в воздухе сложные знаки. Но тут, отразившись в зеркальце, из витого навершия снова вырвался длинный тонкий луч — не долетев до участников сражения, он словно скользнул по невидимому куполу, рассыпавшись ворохом ярких, разноцветных, совершенно безвредных искр.

Удивлённый горбун потряс жезл и блюдечко — как будто в них что-то разладилось. Повернувшись, он выпустил новый луч в сторону оплетённой плющом башни — послышался крик, башня дрогнула, камни верхнего этажа с грохотом рухнули в воду. Та же участь постигла увенчанную антеннами башню в деревне, куда горбун пустил, один за одним, два луча. Третья и последовавшие попытки накрыть «блистательных» снова провалились. Казалось, участников сражения накрывает невидимый купол, центром которого были Миха и Анечка.

— Райсу! — перешёптывались молодые дворяне. — Апельи райсу. Мы под защитой. Она нас держит!..

К орнелийскому принцу и его спутнице подъехал весёлый дедок с перечёркнутой длинным уродливым шрамом физиономией. В своё время девушке его представляли — имя москвичка успела благополучно забыть, даром что дедок был колоритный — чего стоили хотя бы перевитые алыми ленточками длинные чёрно-серые усы. От девушки не укрылось, что орнелийский принц относится к дедку с большим уважением — тогда как тот, будучи лишь служилым дворянином, откровенно подтрунивает и над младшим Осонахи, и над его ухаживаниями за Анечкой. Впрочем, от молодёжи, с её охотами и танцами, дедок держался в стороне.

— Хе! Ну что, слопали? — громко, чтобы все слышали, крикнул дедок. — Отлились кошке мышкины слёзки, клянусь печёнкой. Сволочи кошкоглазые!..

И, ни капельки не смущаясь москвички, дополнил слова откровенно неприличным жестом, встреченным собравшимися громким презрительным хохотом.

Глава двенадцатая

Рву цветы над облаками

— Знаешь, Юр! — наморщила лоб Надя. — Только ты, пожалуйста, не расстраивайся и не обижайся. Не верится мне, что мы здесь Аню найдём. Слишком уж тут всё чужое…

Поставив на землю сумку и сбросив с плеч рюкзак, Юра посмотрел по сторонам, а затем, уже в который раз, задрал голову. Они с Надей стояли на запруженной народом набережной — в ста метрах слева лежала огороженная волноломом гавань, а метрах в двадцати справа начинался настоящий лабиринт скальных выходов, расселин и узких проходов.

Нижний город был не столь уж велик — двигаясь неспешным шагом, с сумкой в руке и рюкзаком за плечами, его можно было обойти за час. Казалось, какой-то чудак насыпал посреди Реки груду камней, окружив их кольцевым волноломом с приземистыми башнями по сторонам узких проходов, прорубил в скалах кольцевые же улицы — каждая следующая лежала намного выше предыдущей, соединив их уходящими вверх переулками-лесенками с вырубленными прямо в скале ступеньками. В расселинах между скалами были устроены лабазы и склады — из распахнутых ворот тянуло незнакомыми, в большинстве случаев приятными запахами. Кое-где верхние этажи стоявших в переулках домов соединялись друг с другом — было немного странно видеть нависающие над головой балконы с цветами и сушащимся бельём.

А в самом центре этого невозможного города, за лабиринтом скал и расселин, каменных и деревянных стен, балконов и черепичных крыш в небо вонзались три исполинских, столь же невероятно высоких, сколь и невероятно тонких утёса. Издали они казались единым целым, каждый поднимался выше облаков — казалось чудом, что подобные громады не обрушиваются под собственной тяжестью.

Утёсы покрывала зелень — в трещинах среди камней росли кусты и маленькие деревца. Кое-где, наполовину скрытые ветками, проступали белые стены и красные крыши возведённых на скальной стене домов. Москвичи не поверили собственным глазам, увидев скользящие в расселине между утёсами двух-, а то и трёхэтажные кабины подъёмников. От вершин утёсов к ленте протянулись три тоненькие ниточки — переброшенные на головокружительной высоте мосты.

Вблизи висящая в небе лента оказалась неровной, делающейся то шире, то уже. В среднем её ширина составляла около километра — казалось, над головой нависла целая страна. На левом берегу она подходила к вершине находящегося довольно далеко от Реки холма, к которому вела петляющая среди полей дорога — на правом, пройдя над равниной с лесами и полями, и вовсе уходила за горизонт. Матушка Ругу ни капли не солгала — последний