Развод. Я его так любила - Анна Грин Страница 23

Слезы уже не текли, они лились градом.

— Помогите, — тихо выдохнула я, стараясь ещё держаться на одной руке, на левой. — Помогите,— произнесла я в трубку, и в этот момент диспетчер бодро уточнила:

— Что у вас случилось, где вы находитесь?

Заплетающимся языком я с трудом назвала адрес, подозрение на сердечный приступ.

Я поняла, что у меня немели кончики пальцев. А потом звук стал пропадать. То что звонок прервали, я поняла, что вызов, скорее всего, приняли.

Я стала набирать Розу, тыкала по иконкам, не видя, куда попадает палец.

Хоть бы ответила, хоть бы приняла звонок…

Ребёнок, никому не нужный маленький ребёнок так и не сможет появиться на свет, маленькая жизнь оборвётся, так и не начавшись.

— Роза, Роза. — Хрипло произнесла я, уже лёжа на полу, не понимала, куда делся полицейский

Он же должен был остаться, он же должен был хоть как-то помочь.

— Роза…

Но вместо голоса дочери я услышала другой.

— Зоинька, здравствуй, — произнесла, растягивая слога его девка.

С запозданием, слишком медленно я поняла, что, пока тыкала по экрану, скорее всего, набрала номер Виктора.

— Виктор сейчас не может ответить, он очень занят.

Я завалилась на спину, ощутила, как в правую лопатку ударила огненным током.

Закусила до крови губы.

А слезы на глазах стояли.

Наверное, в них было отражение того нерождённого мной малыша.

Глава 19

Я ещё какое-то время лежала и рассматривала белый потолок, а по углам небольшие звёздочки ночного освещения.

Грудь сдавливало, стреляло в лопатку, стреляло в руку, стреляло куда-то вниз по грудной клетке через желудок, но самая страшная боль скапливалась внизу живота. Там словно бы клубок змей был, и вместо того, чтобы она собиралась с каждой пройдённой минутой утихать, становилось только больнее.

Я почувствовала, как над верхней губой выступили капельки пота.

Я даже слово вымолвить не могла, поэтому слушала пустые короткие гудки, раздающиеся от трубки телефонной.

Нет, нет, не могло же все так закончиться.

Да это же слишком глупо, я ведь только сегодня сдала эти чёртовы анализы. Не может же быть такого, что я не узнаю, чем все дело закончилось, это ведь неправильно.

Я шмыгнула носом.

Сглотнула вязкую слюну, которая комком прошлась у меня по горлу.

В голове все мутнело, с каждой пройдённой минутой становилось все тяжелее распознавать реальность.

Почему-то перед глазами стояла картинка того, как Роза в махоньком бальном платье, по-моему, ей было шесть, танцевала тогда посреди зала, и мы снимали квартиру, и были везде ужасные советские ковры, которые меня раздражали, потому что их вычистить было невозможно: Роза то чай проливала, то пластилином их заляпывала. И вот тогда был утренник. Я как сейчас помнила, что это был утренник новогодний, белое платье и юбка такая, у которой по кромке был пущен оверлок, который заставлял края приподниматься и загибаться в форме волны. Роза поворачивалась, кружилась, танцевала, а Виктор снимал её на камеру.

В груди давило от того, что у меня были эти воспоминания, но пережить повторно чувство, когда встаёшь рано утром, поднимаешь дочку, заплетаешь косы, либо делаешь высокие банты, ещё гель, Маленькая фея, вроде бы, с блёстками, им заглаживаешь петухи, чтобы причёска блестела, я не могла больше.

Страшное осознание накатывало с каждым спазмом, который рождался внизу живота.

Мне ничего подобного пережить больше не удастся, мне останется только хранить эти воспоминания в своём ларце памяти, потому что ничего другого не будет.

Телефон вибрировал.

Зачем он вибрировал, что-то происходило?

Я не понимала, просто ощущала, что время безбожно спешит вперёд, такое чувство, как будто бы песочные часы перевернули, и каждая уроненная вниз песчинка отсчитывала удары сбоящего сердца, которое вдруг стало таким хрупким, невозможно капризным, что не смогло пережить известий о каком-то непонятном заявлении, господи, что за заявление, какое нападение, я её ни пальцем не тронула…

От этих мыслей сердце снова заходилось боем.

Я ощущала, как даже на ладонях проступал пот.

Где этот чёртов полицейский? Куда он убежал? У них же клятва гиппократа или этой клятвой обычно призывают врачей к исполнению служебного долга?

Да, мысли путались, было чувство, как будто бы я очень сильно пьяная, и из-за этого связно соображать не выходило, а тело словно бы одеревенело.

Я боялась представить, что можно подобрать другое слово…

Окоченело.

Я хотела перевернуться на бок, но вместо этого только скребла ногтями по полу.

Это сердечный приступ.

Я не знала, что надо делать в первую очередь при сердечном приступе.

Мне никто не давал инструкцию.

Я не понимала.

Если бы рядом со мной человек упал, я сообразила, что надо дать под язык валидол и немедленно вызвать скорую, но скорая была вызвана…

А куда этот придурочный полицейский делся?

Болью прострелило прямо в поясницу, и я сквозь стиснутые зубы застонала, выдохнула или проскулила.

Нет, нет, малыш, сиди, пожалуйста, не шевелись, не дёргайся.

В конце концов, двадцать пять лет это слишком долго. Я безумно долго ждала этой встречи. Я знала, что все не вовремя. Я знала, что никому, кроме меня, этот малыш нужен не будет, но я ждала этой встречи двадцать с лишним лет с рождения Розы.

Я умоляла малыша потерпеть, а на глазах кипели слезы, и крик застревал в горле.

— Господи, мама!

Визг дочери резанул по слуху, я зажмурила глаза.

— Мама, мама, мама, — всхлипывая, закричала Роза, стараясь повернуть меня, чтобы я сфокусировал на неё на ней взгляд, но каждое прикосновение ко мне оборачивалось снопом искр, и мне казалось, будто бы мне мясо кусками наживую выдирают. — Мама, мама, мам, что случилось? Пожалуйста! Мама, мам, господи, мама!

Только и могла повторять Роза.

Дочь ощупывала мой лоб, я даже ничего не могла произнести, слова словно были заперты у меня где-то на уровне горла…

— Сердце… — все же выдохнула я спустя томительное ожидание, а потом в поле зрения появилось испуганное, искорёженное паникой лицо дочери.

У неё глаза были на пол лица, а в них стояли слезы.

— Черт возьми, лекарства, — крикнула Роза, и по кафелю застучали шаги.

Что-то упало.

Я слышала левой стороной, что что-то грохнулось с такой силой, что дрогнул пол.

— Мам, мам, пожалуйста. Мам!

Роза вернулась, упала на колени передо мной, наклонилась.

— Мама, открой рот. Мама! — пыталась просунуть мне таблетку,