Жезл времён. Рассказ эльфа - 1ex0 Страница 21

Фильфаланэ. Я глянул в сторону, где находились эти самые Силиайские водопады (кстати, некоторые называют их Силийские). И по коже пробежалась дрожь, когда я вспомнил те жуткие картины. Я попытался воскресить в своей памяти счастливые моменты из своей жизни, чтобы постараться перебить ими те тошнотворные картины, но, увы, один лишь звук падающей воды сразу же вызывал во мне тошноту, а перед глазами возникала та самая чёрная впадина, где копошились чёрные тени. Дрожь пробежалась по коже, но я решил вернуть себе воспоминания о том, насколько же прекрасным было и остаётся это место.

Отдалённый шум водопада отозвался рвотным рефлексом во мне, но, подавив его, я шёл дальше. Таких позывов было ещё два, но со всеми ими я справился. После этого я увидел сам водопад, равнину и озеро. Дрожь по коже пробежалась в очередной раз, но быстро прошла, и глаз не мог нарадоваться этим картинам. А многочисленные пары и одиночки, ходящие тут, усиливали эту радость. Я подошёл к озеру и заглянул в него. Но тут же отпрянул, потому что в подёрнутом рябью отражении я увидел самого себя, но только мой лик был сморщенным, как у тирфа, который пытался внушить мне, что оказаться дряхлым стариком – это моя участь в конце моей жизни. Нет, отражения скверного будущего, что ожидает весь Мордалаль, будет казаться мне везде. И я должен оставаться чёрным эльфом, чтобы всё это не мешало мне спасать собственный мир.

Вернувшись на Фильфаланэ, я тут же устремился вперёд, на Далармиланэ, чтобы идти в самый большой наш город, несмотря ни на что, ведь теперь, когда во мне поселилась тьма, всё прекрасное будет отражаться во мне искажённо, превращаясь в ужасное. Словосочетание «Силиайские водопады» теперь стало для меня синонимом всего самого жуткого и чудовищного. Теперь они означали для меня кладбище трупов, а не прекрасное место бракосочетания. Ильтавиланэ перестала быть не зарастающей тропой. Вместо неё теперь это стало похоронным путём, вдоль которого я до сих пор вижу трупы моих сородичей и ощущаю запах смерти и разложения. Не знаю, сумел бы я это выдержать, если бы не облачился во тьму, ведь даже сквозь моё безразличие сносить эту скверну было весьма тяжело. Так же тяжело, как и глядеть на моих живых братьев и жён их. Глядя в их сияющие от счастья лица, я видел их же, только бледных, холодных и неподвижных. Когда я встречался взглядом с арлисой, то всегда в таком случае прочитывал в этом взгляде соболезнование. Эти лесные девы могли видеть гораздо больше, чем кто-либо другой. От далров было сокрыто состояние моей души, когда как беловолосым девам хватало лишь мгновения, чтобы прозреть глубины меня и понять, что я сделал с собой. Никто больше не видел моего состояния. И это хорошо. Арлисы снесут это, когда как я не хотел, чтобы кто-либо из моего народа познал глубины сущности чёрного эльфа. Они приветствовали меня, и я старался как можно более дружелюбно отвечать им на это. Я старался пройти этот путь как можно быстрее, чтобы разобраться со своим делом за короткие сроки, а уже после этого заняться исцелением своей сущности. Быть может, есть ещё возможность спасти себя и оказаться непоглощённым тьмой.

Как думаешь, Сетамилис, почему нам для того, чтобы успешно бороться с тьмой, нужно самим стать тёмными? Жили мы в своей Мордалали и бед не знали, ни с кем не воевали, даже ремёслам мирным обучались. Эсталиал не предназначался для того, чтобы использовать его как оружие. Это я уже, путешествуя по мирам, принялся размышлять над тем, как использовать дар богини для того, чтобы защищать себя. А так в Мордалали каждый эльф обучался лишь мирным искусствам. Уверен, если бы только эсры захотели поработить нас, мы не выстояли бы против них и одного дня. Почему для того, чтобы бороться и побеждать, нужно обязательно принимать тьму? Неужели свет не может давать отпор тьме своими силами? Если бы я не отринул своё родство и свою сущность светлого эльфа, у меня ничего не получилось бы. Может ли далр, не превращаясь в чёрного эльфа, быть сильным? Или же мы были созданы такими? Если верен второй вариант, то каков смысл такого существования? Нас просто могут поработить или уничтожить. Хотел бы я привести пример нашествие багряного воинства, однако я сомневаюсь, что есть хотя бы какой-то народ, способный выстоять против их тирании. Но вот, если бы эсры собрались воевать с нами, кто нам смог бы помочь? Сами далры ничего не смогли им противопоставить. Но вот сейчас, глядя на них, глядя на этих мирных сородичей, я ни за что не пожелал бы им начать меняться. Они прекрасны. Они идеальны. Они такие, какими должны быть. Я не вижу никакого изъяна. Как будто бы всё наоборот – как будто бы неправильно всё вокруг, а мой народ должен быть именно таким и никаким иначе. Это всё очень тяжело осознавать. Остаётся только принять и жить с этим.

Я, словно хмурая тень средь множества источников света, просачивался между теми, кто шёл по Далармиланэ. Их поступь была неспешной, они открыто наслаждались всеми этими прогулками. А вот я был стремителен и мятежен, обтекал их и обгонял, пытаясь не встречаться с ними глазами. Кто-то даже норовил заговорить со мной. И я сперва по привычке останавливался, чтобы поддержать диалог, ведь мы были такими. Мы никогда не оставим без внимания ни одного слово нашего брата или сестры. Для нас общение с себе подобными было драгоценно, мы щедро делились им со всеми и трепетно относились к каждой букве, изречённой кем-то из эльфов или арлис. Но я всё время одёргивал себя и обрывал наш диалог, молча проходя мимо. Не было никакой боли, ведь тьма во мне помогала быть равнодушным ко всем братьям и сёстрам. И чем больше разговоров я обрывал, тем меньше оставалось следов от этой привычки, пока она вовсе не искоренилась из меня. Голос моего сердца не переставал тревожно повторять о том, что я поступаю неверно, однако он звучал где-то далеко и глубоко, так что я не слышал его. Разумом я понимал, что так нужно, что так будет лучше для всех. Нельзя медлить, нельзя распространять эту тьму, нельзя позволять ей выбраться наружу и