Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова Страница 20

До аэропорта доезжаю утопая в философских умозаключениях, и оставляю машину на парковке. Быстрая регистрация без багажа, кофе с собой в Старбаксе, и вот я уже поднимаюсь по трапу.

Через два часа я буду смотреть в глаза дочери, которая ненавидит меня, под аккомпанемент нарочитой заботы от женщины, что мне не нужна, и разочарование от мальчика, который видел во мне героя.

Во всей моей истории я причинил боль каждому, и никогда не смогу искупить вину. Но порой приходится выбирать, и я этот выбор, хоть и поздно все же сделал. Сквозь ненависть, боль и злобу, я от него не откажусь. Сейчас я делаю то, что должен был когда-то давно, дабы уберечь и не потерять свою семью. Теперь, даже потеряв, я все равно докажу, что они - это единственный мой дом, они — это мое место.

Глава 24. Ольга

Я открываю дверь, и передо мной стоит она.

Высокая, худая, как и её мать, но совсем другая. Лицо тонкое, глаза колкие, губы тронуты усмешкой, будто она уже победила в этой игре.

Дочь Марты. Дочь Гордея.

Ева Зарудная.

— Ну здравствуйте, мачеха, — тянет она, и её голос пропитан ленивым сарказмом.

Она не двигается, не делает попытки войти, но и не ждёт приглашения. Она просто стоит на пороге, наблюдая, как я на неё смотрю. В глазах призыв, с этой девочкой будет сложно, понимаю это с первой минуты. Но отступать тоже не намерена.

Не показываю удивления. Я вообще ничего не показываю.

— Ты пришла, — спокойно говорю я, скрестив руки на груди. Я не ждала ее так скоро, но почему-то была уверена, что она приедет. Гордей рассказывал о дочери, порой даже слишком много. Делился со мной.

Зато теперь мне это играет на руку, я знаю ее повадки.

— Ага, — кивает она и заходит внутрь без тени сомнения.

Я не спешу закрывать дверь, как будто у меня ещё есть возможность остановить это, изменить ход событий. Но я знаю — поздно.

Внимательно наблюдаю за Евой, как она оглядывает квартиру, её взгляд цепляется за каждую деталь. Она не просто смотрит — она оценивает.

Ставит свою дорогую сумку на тумбу в прихожей, перед этим пройдя пальцем, в поисках пыли. Придирчиво подносит к лицу его, морщась. Плохая, игра, девочка. У меня стерильная чистота.

— Ну и уютное гнёздышко у вас тут, — протягивает она, лениво проводя пальцем по стеклянной поверхности комода повторно. — Семейный очаг, так сказать.

Я не реагирую.

— Ты голодная? Хочешь чаю?

Нужно проявить гостеприимство. Все же… Она его дочь. Дочь мужчины, которого я люблю. Значит… И ее должна полюбить.

— Ой, ну не надо, — она отмахивается, улыбаясь уголками губ. — Не пытайся быть со мной душевной. Давай уже, рассказывай, как ты умудрилась так долго держать папу на поводке?

Я медленно выдыхаю.

— Ева, давай просто поговорим.

— Ой, пожалуйста, — закатывает глаза она. — Ты не забирала папу, да? Он «сам пришёл»?

— Да, сам, — говорю я твёрдо.

— Конечно, конечно, — Ева снимает куртку и бросает её на спинку дивана, точно хозяйка. — Мужчины всегда сами приходят. А женщины просто случайно оказываются рядом, когда они «уставшие, потерянные и несчастные».

Она бьёт точно в цель. Я чувствую, как внутри всё сжимается.

— Ева…

— Нет, ты давай рассказывай, — продолжает она, проходя по квартире. — Где тут мой брат?

Я напрягаюсь.

— Он не виноват в том, что ты злишься, — проговариваю довольно четко, но на нее мои слова не действуют.

— Ой, да ладно, не начинай, — она машет рукой. — Так это он? Ну, показывай, где этот бастард.

Девчонка бесцеремонно хватает фотографию на полке, смотрит на своего брата, но лицом эмоции никак не показывает.

Я резко останавливаюсь.

— Не смей так говорить, — мой голос звучит твёрже, чем я ожидала.

Ева оборачивается, её губы искривлены в насмешке.

— Ой, простите. Чувства любовницы моего папы вдруг стали важны.

В этот момент в коридоре появляется Паша. Он немного расстерян, его внимание полностью привлекает Ева. И смотрит на сестру он с очень большим интересом.

— Мам, кто это?

Ева осматривает его, как будто изучает редкого зверька в зоопарке.

— О, вот и он, — усмехается она. — Привет, братик.

Паша смотрит на неё с непониманием, потом переводит взгляд на меня.

— Мам?

Я кладу руку ему на плечо, стараясь говорить спокойно:

— Иди к себе, Паш.

Он колеблется, смотрит на Еву, потом на меня, но кивает и уходит в комнату.

— Всё так серьёзно? — спрашивает Зарудная младшая, ухмыляясь.

— Ты не имеешь права приходить сюда и устраивать сцену, — говорю я жёстко.

Да, она его дочь… Я должна помнить это. Но я не позволю обижать моего сына… И уже тем более называть… так.

— А ты имела право? — в её голосе колкость. — Мне просто интересно: когда именно ты перестала чувствовать себя виноватой?

Я смотрю на неё, и меня поражает девичья злость. Глубокая, пропитавшая её насквозь. Я вижу в ней боль, но она маскирует её под насмешку.

— Я не разрушала вашу семью, — говорю спокойно. — Вы разрушили её сами.

Она смеётся. Очень громко. И неестественно.

— Конечно. Удобная версия событий.

— Ева…

— Что, Ева? — тонкий голос становится громче. — Ты правда думаешь, что папа к тебе вернётся?

Я молчу.

— Или уже жалеет? — она делает шаг ближе, её глаза сверкают. — А? Жалеет, что бросил маму ради тебя?

Я не отвечаю. Я знала, что Марта для него особенная… Но слышать это тяжело. Хочу, чтобы только мой был. Его все равно никто так не полюбит, как я.

Этой тишины достаточно.

Ева усмехается.

— Вот и славненько.

Ева дышит тяжело, смотрит на меня. А потом вдруг резко садится на диван, закидывает ногу на ногу и улыбается.

— Ладно, — бросает она. — Раз уж я здесь, давай познакомимся.

— Что?

— Я остаюсь.

— Ева…

— Ой, не начинай.