Я тебя уже присвоил - Кристина Майер Страница 2

Хм... Надо же, я с первого раза запомнила его фамилию. Возможно, раньше где-то слышала, но сейчас некогда копаться в памяти.

— Хорошо, — беспрекословное подчинение. И это не раболепство, это уважение. В молодом хищнике тоже чувствуется порода. Руслан покинул мой кабинет, но дышать легче не стало.

— Мой сын по постановлению суда должен в обязательном порядке отработать определенное количество бесплатных часов, — о том, что он его сын, я догадалась. Схожесть налицо. Преступная — тоже. — Отрабатывать он будет в вашем детском доме, — не спрашивает, ставит перед фактом.

Гудков знал?

Позволил преступнику?..

— Нет, — категорично. Меня от злости просто трясет. Перед глазами разбегаются темные мошки, давление упало. Упираясь ладонями в столешницу, подаюсь вперед. Наверное, со стороны выгляжу уверенно, но на самом деле у меня желудок сводит от страха, с такими мужчинами нельзя воевать. Умом понимаю, но не могу отступить. Я теперь борюсь до последнего...

— Марина Александровна, — дает понять, что подготовился и запомнил мое имя. Он упирается руками в стол рядом с моими ладонями, нависает сверху. Делаю вдох, нос забивает тяжелый аромат парфюма. Мускус, разбавленный вуди. В этом запахе сексуальность и мужественность. Хочется резко отпрянуть. — Вопрос решен с вашим начальством, не будем усложнять тебе жизнь, Марина, — переходит на «ты». — Меня лучше иметь в друзьях.

— С такими друзьями... — под нос, но не понижая голос. Слышал, но не стал парировать, лишь слегка приподнял бровь, снисходительно посмотрел, словно столкнулся с дурой. — У меня здесь дети, неприемлемо, чтобы на территории находились преступники, маргиналы, люди с психическими отклонениями...

— Марина Александровна, — перебивая, продавливает голосом, чеканя каждую букву, — мой сын не преступник. Уверен, что ваши дети сами нередко попадали в отделение полиции и были уличены в драках!

— Это не значит, что им нужен дурной пример перед глазами! — дуэль взглядов я проигрываю.

— Давно без мужика? — сузив глаза. Теперь я знаю, что они темного, почти черного цвета.

— Что?

— Ты не стерва, но ведешь себя почему-то именно так. Из чего я делаю выводы: либо ты одинокая несчастная баба, либо у тебя давно не было качественного секса. Хотя тут, скорее, все вместе, — он не грубит, не насмехается, скорее пытается меня прочитать, а мне это не надо! Нашелся мне психолог!

Я теряюсь. Он попал в точку. Но я не собираюсь ему объяснять, что все перечисленное мне не нужно!

— Пошел вон! — не только ему можно перейти на «ты». В помещении резко становится холодно. Осознаю, что перешла черту. Если бы можно было взять слова обратно...

— Не выношу хабалок, — осаживает меня. — Гудков сказал, что у вас проблемы с материальным обеспечением. В благодарность я планировал оказать помощь вашему детскому дому, но теперь не стану. А если ты не хочешь оказаться уволенной по статье, подпишешь бумаги и примешь моего сына на работу, — все это таким тоном, что у меня внутри все леденеет. Я даже сняла тапочки под столом и потерла онемевшие пальцы ног друг о друга.

— Я подпишу все бумаги, ему необязательно приходить сюда. Для суда я сделаю все справки, — отступаю, устало откидываясь на старое кресло.

Я, наверное, сошла с ума. Нашла с кем воевать. Он же меня раздавит, перешагнет и не оглянется.

— Он будет ходить и честно отрабатывать. Начнешь вые... выпендриваться, я сам тебя оттрахаю. Может, подобреешь, — в его голосе или взгляде нет страсти, там пустота и холод. Из чего я делаю вывод: трахать меня собрались в назидание, а не ради удовольствия. — Красивая девочка, а ведешь себя, как злобная сука.

— Не смейте со мной так разговаривать, — и комплимент, и оскорбление одинаково задели.

— Слово, сказанное тихим женским голосом, имеет больше власти над мужчиной, чем крик и истерика, запомни это, Марина.

— Я не собираюсь иметь над вами власть, — не совсем понимаю, к чему были брошены его слова.

— Посмотрим, — разворачивается и выходит из кабинета, оставляя меня в полном раздрае...

Глава 2

Марина

— Что значит денег нет? — меня подбрасывает от возмущения. Лицо горит от еле сдерживаемой злости.

Как?!

Нам опять урезали бюджет? Прямо перед праздниками?!

— А вот так, — разводит руками Инна Андреевна — старая стерлядь, обвешанная золотом, словно новогодняя елка. Прикрываю глаза, пробую выровнять дыхание. — Распоряжение сверху! — поднимает руку, указывая пальцем в потолок. Так я и поверила!

Как же тяжело держать язык за зубами! В этом серпентарии нельзя ругаться. Я и так тут «нелюбимая жена». Слишком много говорю и требую. Начальство таких работников не терпит, вот уже четвертый год пытаются меня выжить. Я не держусь за должность, давно могла реализовать себя в другом деле, где платят больше, а нервов тратишь меньше, но как я оставлю своих детей?

— Организуйте праздник за счет спонсорской помощи, Марина Александровна, — продолжает жалить гадюка. — Все детские дома ищут меценатов, одна вы привыкли получать все готовое.

«Готовое» — оседает в ваших карманах! В наш детский дом кроме школьников и волонтеров, которые пару раз в год собирают нам «благотворительные корзины», никто не заглядывает. Бывают еще, конечно, неравнодушные люди, живущие по соседству, но это небольшие средства, на которые не купишь подарки для пятидесяти семи детей.

— Ищите спонсоров, Марина Александровна, — отворачивается к компьютеру, всем своим видом демонстрируя, что я могу быть свободна.

— Каких спонсоров? Откуда они в нашем районе?

— А вы в других районах ищите. Куликов в этом году бассейн на спонсорские деньги построил! Иредько новый компьютерный класс оборудовал. Мазыкина построила новую спортивную площадку. А вы? Шевелиться надо, Марина Александровна, для этого вас и поставили директором! — смысла нет говорить, что нас, вообще-то, государство обеспечивает, по крайней мере, по документам, а вот куда это все девается?..

Знаю я, как вся эта спонсорская помощь оформляется, и она знает, но тыкает все равно. Не хочу я никаких преступных схем по отмыванию денег, впрочем, и не предлагал никто. Я, наверное, и не согласилась бы.

Чувствую себя собакой, которая сбегает, поджав хвост. От злости, что клокочет внутри, начинает болеть голова. Я знаю, что это показательная порка за принципиальность. Гудков меня даже слушать не стал, запретил секретарю пускать. Стоя в приемной,