Заклинатели войны - Ольга Владимировна Голотвина Страница 15

Айри заставила себя улыбнуться.

А отец заговорил серьёзнее:

– Мне больно оставлять тебя одну. Но так бывает всегда: родители оставляют детей. Вот когда наоборот – это действительно страшно. Ничего. Четырнадцать лет... всё-таки не десять... У тебя есть ремесло. Люди его не уважают, но кое-как платят. Ты умеешь постоять за себя...

Он прервал речь, несколько раз ровно вдохнул и выдохнул воздух.

– Кашель подходит? – шепнула Айри. – Ты помолчал бы, отец.

– Я последний раз могу говорить с тобой, огонёк мой. Не увижу, как повзрослеешь, как выйдешь замуж... Хорошо бы он оказался не из наших, не из детей дороги.

– Почему, отец?

Дыхание Бейтера стало ровнее, он поднял голову, зашептал страстно, горячо:

– Я провёл в пути полжизни и понял, какое это богатство – своя крыша над головой. Какое это счастье – глянуть с утра в окно и увидеть там то же, что видел вчера утром. Я намотался по свету, огонёк мой. Больше не хочу. Спасибо, что уговорила Сурка...

– Отец...

– Не перебивай. А то опять начнётся кашель, забуду важное... Когда умру, поезжай в Энир. Помнишь старую Гекту?

– Её и захочешь – не забудешь.

– Найди её. Скажи: я помню всё, что она для меня сделала. И прошу, чтобы она и к тебе была доброй. А ты... ты замажь на повозке моё имя. Пусть будет просто «Цирк Шарго». Твой цирк. Я так хочу.

– Отец, я сделаю всё... но прошу, выпей настой! – В сердце Айри умирал последний отблеск надежды.

– Зачем зря переводить дорогое снадобье, огонёк мой?

В глазах Бейтера Шарго блеснули странные искорки, тихий голос стал протяжным и загадочным:

– Дитя, послушай «старую Мурсиру», гадалка зря не скажет: завтра, ещё Номо не успеет подняться к полудню, ты встретишь человека, которому настой будет нужнее, чем мне. Я...

Тут кашель вновь согнул дугой старого бродягу. Айри метнулась к кувшину с водой.

И ещё долго она то поддерживала теряющего силы отца, обняв за плечи, то пыталась подсунуть ему флягу с настоем, которую он упорно отталкивал. Но больше она не слышала от отца ни слова – до мгновения, когда поняла, что осталась одна на свете.

* * *

Ранним утром, когда занялась заря, Айри Шарго чёрным ходом выскользнула во двор.

У страусятника её ждал Сурок. Он ничего не сказал девочке. Молча помог выкатить из сарая небольшую тележку, расписанную пёстрыми полосами. Молча отпер страусятник и подождал, пока Айри выведет куцехвостую Плясунью.

Девушка заметила, что страусиха не потянулась к разросшемуся у порога кусту белоцветки. Значит, не голодна. Сурок сдержал слово.

Айри запрягла Плясунью, но не села в тележку, повела страусиху в поводу. Дорога впереди долгая, а Плясунья стара, лучше её поберечь.

Сейчас на девушке поверх яркого наряда был серый балахон – из-за страусихи. Плясунья, с её крошечным мозгом, норовила склевать с одежды хозяйки яркие украшения. Страусы арконской или вейтадской породы – те поумнее, у них мозг побольше. А Плясунья – дура беспородная.

Дорога была хорошая, ровная, вся в узорных тенях от листьев белых пальм, что стройно покачивались вдоль обочин. Плясунья выступала чинно и важно, радуясь тому, что тележка оказалась лёгкой. И даже москиты не кружили облаком вокруг одинокой путницы.

Но лучше бы дорога была в ухабах и колдобинах! Лучше бы тележка застревала в каждой выбоине – и приходилось бы её вытаскивать! Лучше бы Плясунья уселась прямо посреди дороги, ожидая, что её начнут бранить и уговаривать! Лучше бы москиты принялись жрать Айри безо всякой жалости!

Тогда, наверное, удалось бы забыть, как стиснула предсмертно её руку отцовская рука. Потом трудно было разжать отцовские пальцы. И не хотелось их разжимать. Хотелось сидеть рядом – до своей смерти.

Нельзя. Дети дороги не держатся за жизнь, но и не торопят смерть – так учил отец. Рано или поздно закончится любая дорога, но пока она есть – надо по ней идти. Даже если идти приходится в одиночку... впервые в жизни! И даже если в ушах стоит последний отцовский стон. На каждом шагу мерещится...

Стоп. Ничего ей не мерещится.

Вот этот стон донёсся справа, из зарослей черноягодника!

Айри остановилась. Сняла с пояса плотный холщовый мешочек и с привычной ловкостью накинула Плясунье на голову.

Страусиха испуганно задёргала шеей. Она каждый раз, словно впервые, удивлялась тому, что мир вокруг исчез.

Может быть, ещё позавчера Айри проехала бы мимо. Мало ли с кем беда? Ей-то что за дело?

Нет. Ещё позавчера ей не дал бы проехать мимо отец. Бейтер Шарго остановил бы повозку и под ворчание дочери полез в заросли. Уж такой был человек.

Сейчас Айри одна. Но... до сих пор – словно отец рядом. И девушка не может спокойно следовать своим путём...

Бродячая циркачка прошипела сквозь зубы ругательство, оставила на дороге тележку и Плясунью (куда они денутся?) и нырнула в пахучие заросли.

Девушка не боялась попасть в ловушку. Да, слышала она и про разбойников, и про недобитые банды шаутис, которые ещё ведут в лесах безнадёжную войну. Ведут себе и ведут, а зачем Айри стоном в кусты заманивать? Дорога пустая. Любой лиходей может выйти из зарослей и сгрести циркачку за шиворот. А драться ей – что на дороге, что в лесу...

Разводя руками пряно пахнущие ветви черноягодника, девушка едва не наступила на человека. Одного взгляда хватило, чтобы понять: это не ловушка.

Немолодой мужчина был обнажён. Ран на теле Айри не увидела, только свежие царапины и ссадины. Бедняга полз напролом сквозь кусты: вон за ним виден след – по мху, по смятой траве, по придавленным, сломанным ветвям.

Он поднял на девушку мутные глаза – никакого удивления, только страдание. И выдавил из себя странное слово, похожее на мычание.

– Что? – переспросила Айри.

Мужчина снова замычал. На этот раз Айри поняла: «Помоги!» Слово прозвучало странно, искажённо, но это было именно оно. Да и о чём ещё мог просить незнакомец?

Вспыхнуло воспоминание, обожгло сердце девушки. Последние слова отца: «Завтра, ещё Номо не успеет подняться к полудню, ты встретишь человека, которому настой будет нужнее, чем мне...»

Отец порой действительно провидел будущее.

Айри склонилась над незнакомцем:

– Лежи тут. Никуда не ползи. Сейчас помогу.

Она побежала к дороге, ловко отводя от лица ветви черноягодника, норовившие её хлестнуть.

Да, придётся извести на этого найдёныша настой. Дотащить