Генеральская дочь - Мелания Соболева Страница 13

этой мысли внутри стало тепло, но я тут же себя остановила, стиснула зубы. Нет! Нечего тут. Он гадкий. Хам. Самоуверенный, как петух на свалке, этот его взгляд снисходительный, голос с этой мерзкой ухмылкой. Язык острый, как нож. Меня шлюхой он назвал, по сути. Проституткой. Сволочь. Я резко выдохнула, села на кровати, нервно убрала волосы за уши и потащилась к зеркалу. Глянула на себя — ужас, просто ужас. Косметика растеклась, глаза черные, как у пантеры после драки, волосы спутаны, как мочалка, и… тут я замерла. Взгляд впился в отражение. Одна сережка. Черт… ЧеРТ! Руками дергаю мочки ушей, будто не верю глазам. Ох, только не это… не бабушкины серьги, черт возьми. Нет-нет-нет. Паника закручивается внутри спиралью, сердце застучало глухо, и я будто онемела, глядя в зеркало, пальцами проверяя снова и снова… Только не это дерьмо.

Глава 8

Шурка

На кровати валялась ее сережка — маленькая, блестящая, как крошечное напоминание: "я и тут тебе мозг вынесла, ментяра". Поднял. Холодная, тяжелая, но красивая, зараза. Не китайская мишура, видно — серьезная вещь, с характером, как и сама хозяйка. Взял в руку, покрутил. Золотой завиток, блеск камня. И в голове, как по накатанной, всплывает ее мина, когда она обнаружит, что одной сережки нет. Представил, как губы вытянет, как взбеленится, как по дому пойдет перетряхивать все, как собака на следу. Улыбка сама подползла к лицу, хоть и пытался сдержаться. Ну ничего, найдет. Если надо — сама приползет. Такая она. Все может. Все знает. Чертова мажорка. Засунул сережку в нагрудный карман рубашки, рядом с ксивой, и поехал на работу.

В отделе с утра дух стоял, как перед грозой. В воздухе висело что-то нехорошее, будто кто-то уже нажал спусковой, но выстрел еще не прозвучал. Демин встретил меня у входа, серьезный, челюсть поджатая, глаз не щурит, значит — пиздец. Без слов кивнул в сторону кабинета начальника, мол, туда, срочно. Я даже куртку не снял, сразу в кабинет.

Внутри — трое. Все сидят, как на иголках. За столом — сам Павлович, подполковник, наш старый хрен, пузо давит на ремень, но глаза орлиные, острые, как бритва. Справа — Гущин, капитан, из ОБХСС, человек скользкий, всегда при пиджаке и с тусклым взглядом, будто за деньги даже свою мать не помнит. Слева — Цымбал, из убойного, майор, руки как у грузчика, шея короткая, на лице вмятина от вчерашнего стакана, но башку имеет. Все молчат. Павлович на секунду глянул на меня, кивнул. Я встал у стены.

— В два сорок пять поступило сообщение. Рыбаки в районе Песчанки выловили труп. Мужчина, около пятидесяти, в костюме, руки связаны, голова разбита. Личность установили. Некто Гордеев Вадим Степанович. Коммерс. Очень жирный. Из тех, кто «властно-неофициально». Связи в порту, крутился на таможне. По нашим данным — нелегальный трафик оружия. Балканы, Кавказ, Приднестровье. Через воду шел как по маслу. Все крыто. Доков нет, но работал с местными — точно. В кармане паспорта флешка, два ключа, один банковский, второй от сейфа. На флешке — данные по рейсу "Северного ветра", это сухогруз, который на бумаге стоял под разгрузкой в Турции, а на деле три дня назад проходил через наши воды. Без отметки. Без ведомости. Без людей. Вопрос — что вез? И почему теперь Гордеев мертвый?

Гущин хмыкнул, поправил очки.

— Думаем, внутрики пошли. Кто-то из своих. Не похоже на разборку. Профессионально. Без лишнего. Почерк чистый. Это не бытовуха.

Павлович смотрит на нас всех, глаза сверкнули.

— Мы в это влезаем. С завтрашнего дня, по решению управления, отдельная группа. Цымбал по трупу. Гущин по схемам. Зорин — ты по логистике. Начнешь с “Северного ветра”, подними по архивам, кто в порту в ту смену, кто оформлял, кто закрыл глаза. Я хочу знать все. Кто, с кем, куда, зачем, за сколько. Все. До костей. Работаем тихо. Стукачи снаружи — и нас самих разложат по частям.

Я молча кивнул. Потому что понял — это не просто "груз утонул". Это не вороватый алкаш с кирпичом. Это крупняк. Это тот уровень, где стреляют в спину и не моргают. А значит — и работать надо не руками, а башкой. Точно. Холодно. До крови.

Вышли с Демином из кабинета молча, оба накуренные тишиной, как после взрыва. Внутри все гудело — от слов Павловича, от этой фамилии Гордеев, от флешки, ключей, сухогруза без людей и “мертвых” документов. Шли по коридору, как будто шагали по минному полю — не быстро, не медленно, просто с той настороженной уверенностью, с какой идут менты, когда не все понятно, но уже ясно, что в дерьмо вляпались по щиколотку. Демин молчал до самой столовки, только когда встали в очередь за харчами — тушенка, гречка, компот, весь этот унылый гастрономический социализм — он бросил взгляд, качнул головой и хрипло сказал, будто выплюнул гвоздь:

— Ну все, братец… поперло. Я кивнул, взял поднос, даже не глядя, что на нем — есть не хотелось, но руки действовали на автомате. Мы сели в угол, подальше от ушей и глаз, под потолком лампа мерцала, как на допросе, сквозняк скребся в щель.

— Гордеев — это не пьяный с балкона рухнул, — буркнул Демин, ковыряя ложкой гречку, — это уровень. Это такой уровень, где если сунулся — назад уже не вынырнешь. — Мертвый он вовремя, — Демин, подвинул пепельницу,

— вопрос — кто следующий. Если его убрали, значит, кто-то нервничает. А если нервничают, значит, что-то пошло не по плану.

— Или наоборот — пошло по плану, — ответил я, глядя в одну точку. — И теперь надо зачистить концы. Труп — это всегда пауза. Вопрос, для кого она — чтобы успеть смыться или чтобы добить остальных. Демин закурил, затянулся, выдохнул в потолок.

— Ты видел, как Павлович смотрел? Глаза его? Он не просто нас на дело кинул — он сам под ударом.

— Ага, — выдохнул я, — если всплывет, что Гордеев шел через наш порт, через наших, через родной Зареченск — повылетают все, от прапора до замначальника. Там не просто иголка в сене, там — мешок с говном, в который кто-то уже ногой влетел. Демин снова кивнул, но уже медленно. Мы сидели, как два шахматиста, перед партией, где на доске не фигуры, а жизни. Плевать было на эту гречку, плевать на эти стены с облупленной краской. Мы оба знали — началось. Настоящее. Тихая война, где вместо выстрелов — документы, вместо гранат — номера счетов,