Ковальский в тылу врага - Неуловимый Джо Страница 13

Мы с Роутером приземлились на оживлённую улицу с таким пафосом, на который были способны. Но жена лишь прищурилась от пыли, раздуваемой крыльями дракона, цикнула мне и продолжила свою реплику:

— Джешув! Да ты знаешь, сколько стоит эта теломераза? Осторожнее, увалень! Не ставьте трифосфат дезоксинуклеозида на солнце, он же испортится! Вот же криворукие, сколько можно вас учить. Роутер! Выплюнь голову ребёнка, паршивец! Привет, лапочка моя!

Роутер повиновался. К тому времени местные детишки на улице толпились вокруг дракона, щупали его чешую, таскали за хвост, просили его попрыгать на крыльях как на батуте, а девочки стремились погладить дракона за ушком, как котёнка.

— А где твоя форма? Неужели… — пробормотала Юлия. — А впрочем, неважно. — Сказала она и молча направилась в свой кабинет.

Я последовал за ней, но лишь только мы вошли внутрь, Юлия захлопнула дверь. Она схватила меня за талию и прижала к стене, как заложника. Я просто не смог от неё никуда деться. Да, сказать по правде, и не собирался.

* * *

Стоило бы, конечно, поподробнее расспросить жену, что именно её так напугало, но тратить на это увольнительную ни она ни я не хотели. Тем более что она ни за что не скажет правды. Проверено было уже множество раз. Каждая моя попытка поговорить с ней откровенно повышала градус напряжения, а информации давала лишь бесполезный минимум.

У неё была тяжелая судьба. Её отец был очень влиятельным политиком, который занимался очень грязными делами. Его дела были настолько грязными, что он был вынужден бросить её мать задолго до рождения Юлии, чтобы оградить её от последствий. Всю свою сознательную жизнь она никогда и ни с кем не была полностью откровенной.

Много раз я пытался помочь ей раскрыться, но эти попытки не только не увенчались успехом, но и делали её холодной, тревожной и даже апатичной. Потому я оставил в покое её личное пространство и дал ей возможность отдыхать и набираться сил в её запертом на семь замков мире тайн. Да и если по честному, хотя я и был с ней откровеннее, чем с кем бы то ни было, но ведь и я не говорил ей абсолютно всего. В любом случае, разобраться во всём самостоятельно мне пришлось бы так или иначе.

Мы лежали на её плаще прямо на полу кабинета совершенно голые. Юлия ласково трепала мои волосы одной рукой, а второй теребила армейскую титановую высокотехнологичную безделицу на моей шее.

— Какой классный у тебя чокер! А можешь мне такой раздобыть?

— Чокер?

— Блядский ошейник… — прошептала она мне на ухо и сально рассмеялась.

Но потом она повернулась ко мне спиной, нежно прижалась и тяжело вздохнула:

— Тебе нужно срочно валить оттуда.

— В каком смысле?

— Вишневский в городе.

Глава 10. Подпивасная аналитика

Вишневский — мой лучший друг. Он десятки раз спасал мне жизнь. Когда он сделал это впервые, он спас не только мою жизнь, но и помог мне завершить моё окончательное превращение в эльфа. Без его помощи я бы не смог добиться своего долголетия, без его поддержки и прикрытия я бы просто не удержал оборону своих тайн от ломившихся за ними транснациональных и иностранных корпораций, всевозможной мафии и отдельных энтузиастов.

Но всё имеет свою цену. Он получил часть моих секретов, некоторые из них он доработал и даже усовершенствовал. И теперь он обрёл такую власть, которая и не снилась диктаторам ядерных держав. Страшно признаться, но он вполне возможно уже сильнее меня. Но есть одна проблема: он гуманитарий.

Инженер, посвятивший созданию двигателей всю свою жизнь, если он успешен — неизбежно начинает ценить свой труд. У него просто рука не поднимется навредить какому-нибудь механизму. Так же и я, овладевший управлением живой материей, научился ценить каждую живую клетку. Для меня навредить одной из них — это даже сложнее, чем для скупого богача расстаться с монеткой.

Но гуманитарии — совсем другое дело. У них свои представления о ценностях, и представления эти не поддаются объяснению через прагматизм, целесообразность или эволюционные пути. Гуманитарии строят бесконечное многообразие своих теорий. Их понятия пластичны и закопаны под грудами ничего не значащих терминов, которые формулируются через другие ничего не значащие термины.

Но, к сожалению, этот круг бессмысленных смыслов не замыкается сам на себе, а периодически выпускает отвратительные ветви, вроде кровавых культов, тоталитарных идеологий и саморазрушительных фанатичныйх убеждений. Вот и Вишневский как бомба без часового механизма, в любой момент может найти один из неожиданных смыслов и рвануть. Причём рвануть так, что превращение солнца в сверхновую показалось бы дождичком. Уж кто-кто, а Вишневский таких возможностей накопил. Но остаётся одна надежда. Надежда на то, что у него тоже есть что ценить. Собственно это мне и предстояло выяснить.

Жена ушла по делам уже час назад, а я всё лежал на полу её кабинета и размышлял. До окончания увольнительной оставалось ещё пол дня, стоило бы конечно повидаться и с детьми, но я всё лежал, курил и думал. В основном потому, что коварная жена утащила и спрятала всю мою одежду. Даже бельё. Я взял первый попавшийся аптечный белый халат, накинул его на голое тело, прикрыл грудь и закурил ещё одну сигарету, на этот раз сидя на подоконнике.

— Серой запахло… — сказал я сам себе когда увидел сияющий черный правительственный лимузин прямо перед входом в аптеку.

Я потушил сигарету плевком, и спустился к тому лимузину. Прямо босиком, в одном халате и армейском «чокере». Услужливый шофер отрыл мне дверь лимузина и я мгновенно ощутил атмосферу суровой роскоши и мрачной гангстерской харизмы.

Двое телохранителей сидели напротив нас в чёрных плащах и шляпах старинного гангстерского фасона, в салоне пахло винтажной полиролью, кожей, бездымным порохом железом и латунными гильзами. Вишневский протянул мне бокал двхсот летнего американского виски и поприветствовал.

— Эксцентричный биопанк! Простите за товтологию.

— Здарова, Кульман.

— Эх, Кульман. Давно же я не слышал этого прозвища! Ну рассказывай, как там твои дела?

— Да ничего, вливаюсь в гражданское общество потихоньку… — сказал я потеребил ошейник и иронично улыбнулся.

— Да, это заметно… — усмехнулся Вишневский, глядя на мои босые ноги и эльфийские груди просвечивающиеся через белый халат.

— А ты, с какими судьбами?

— Я старею дружище. У меня уже нет прежней гибкости и текучести, чтобы «вливаться» в