Бумажный Вертов / Целлулоидный Маяковский - Александр Алексеевич Пронин Страница 11

переходящие в столичный эндшпиль. 6 июля 1927 года Маяковский получил письмо московского отделения ВУФКУ с предложением написать два сценария на темы «комсомольский быт и упаднические настроения в комсомоле» и «психологическая подготовка обороны СССР». Поэт согласился взяться за работу и сдать к 30 сентября готовые тексты. Писать поехал в Крым, поскольку, как он сам в шутку признавался, ему нравилось работать «на курорте». Со свойственной ему «девственной верой в нерушимость договоров» точно в означенный срок он сдал в московское представительство ВУФКУ либретто сценария «Долой жир», получившего в конечном варианте название «Товарищ Копытко», а также готовый сценарий «История одного нагана» (первая сдача состоялась 5–8 октября в Киеве). Ситуация с двумя этими сценариями оказалась еще более сложной, чем с прежними, и возникший конфликт определил отказ автора от дальнейшего сотрудничества с ВУФКУ. На известном диспуте «Пути и политика Совкино» в октябре 1927 года он рассказал слушателям и о «запрещении» сценариев украинским Главреперткомом, и о том, как в процессе производства меняется до неузнаваемости то, что «пропущено»: «Вы даете сценарий, его пропускают через Главрепертком, перерабатывают его ‹…› и потом разводят руками: вышло что-то не похожее, ведь такого ничего не было…» (XII, 359).

Илл. 14. В. М. Горожанин и В. В. Маяковский. г. Ялта. 1928 г.

Однако еще до начала трений Маяковский получил от ВУФКУ предложение поработать в соавторстве, и 5 августа в Ялте он заключил с украинской организацией договор на киносценарий, тема которого – «Борьба за нефть». Предложивший ее сотрудник украинского ОГПУ В. Горожанин указал на обороте договора: «Согласен передать кинотему „Борьба за нефть“ тов. Маяковскому на условиях совместной обработки сценария» (XI, 694). О том, что их сотрудничество получилось плодотворным, свидетельствует замечание в одном из писем: «Живу в Ялте с Горожаниным, с ним же в большинстве случаев разъезжаю» (XIII, 104). В результате сценарий «Инженер д’Арси (История одного пергамента)» был написан и сдан ВУФКУ 25 августа 1927 года[81].

Вернувшись осенью в Москву, Маяковский продолжил свой «киномарафон», пытаясь при этом выйти на столичный уровень кинопроизводства. С этой целью он отправляется в Ленинград, где надеялся договориться о сотрудничестве с бывшими «фэксами» Г. Козинцевым и Л. Траубергом[82]. В результате переговоров, подробности которых остались неизвестны, Маяковский заключил 29 октября с ленинградской кинофабрикой «Совкино» договор на сценарий «Позабудь про камин», который обязался сдать к 15 декабря. Данная работа была продолжением сатирической линии, начатой в «Товарище Копытко», но уже в откровенно фантастическом сюжетном ключе – очевидно, с ориентацией на творческую манеру известных своей любовью к эксцентрике и гротеску режиссеров. И хотя сценарий, принятый и даже включенный в план производства, в итоге так и не был поставлен, судьба этого замысла сложилась вполне удачно: осенью следующего года Маяковский, находясь в Париже, переработал его в пьесу – «раздраконил», как он писал в Москву Лиле Брик (XIII, 125). Под названием «Клоп» пьеса с блеском была поставлена В. Мейерхольдом в 1929 году.

Очевидно, эта успешная трансформация и неудачи с экранизацией восьми написанных за два года игровых сценариев привели к спаду активности Маяковского в данной области творчества. В марте 1928 года он все-таки сдал ВУФКУ в Киеве переработанные сценарии «Товарищ Копытко» и «Наган», но в итоге получил известие о том, что постановка их так и не состоится, а гонорар подлежит возвращению. Ответное письмо Владимира Владимировича от 25 июля проникнуто глубоким разочарованием, но от своей позиции он не отступился: «Думаю, в художественной части сценариев моя квалификация позволяет мне настаивать на необходимости проведения в картинах и моих сценарных „принципов“» (XII, 121). Таким стал финал этого своеобразного «киноромана».

Но любовь к «кинемо» у Маяковского не угасла. Последний из известных нам актов сценарного творчества относится к осени 1928 года, когда поэт находился в Париже. Сама ситуация при этом выглядела достаточно абсурдно: Маяковский, как уже говорилось, переделывал отвергнутый студиями сценарий «Позабудь про камин» в театральную пьесу («Клоп») и одновременно работал над сценарием звукового фильма «Идеал и одеяло»[83]. Судя по телеграмме к Лиле Брик: «Веду переговоры с Рене Клер» (XIII, 125), сценарист Маяковский уже не надеялся на возможность экранизации на родине и искал варианты за границей – в том числе и с помощью знаменитого французского режиссера. Впрочем, об этом неосуществленном плане известно немного, и мы располагаем только пересказом либретто по-французски, который дает лишь общее представление о замысле (XI, 487). По сути, это продолжение темы «духовного и мещанского», вечного конфликта любви возвышенной и плотской, но уже для звукового кино. Последнее обстоятельство, на наш взгляд, очень важно, поскольку говорит об интересе автора к открывающимся возможностям, о поиске новых средств выразительности, а не об окончательном отказе от литературной работы для кино. Во временном характере «ухода Маяковского от киноработы» был уверен и О. Брик, который писал в годовщину смерти поэта в статье «Сценарные мытарства»: «Он вернулся бы к ней непременно. Особенно при наличии звуковой фильмы»[84]. К сожалению, сценарий для звуковой картины, который он хотел и наверняка сумел бы написать, Маяковский закончить не успел.

В итоге период 1926–1928 годов можно назвать наиболее продуктивным в творчестве Маяковского как сценариста: одиннадцать законченных произведений, включая коллективные, и одно незавершенное. Но вместе с тем он был показательно малоэффективным по конечному результату: экранное воплощение получили только два игровых сценария и один «соавторский» к хроникальной агиткартине. Причем все они – сугубо «заказные», а те сценарии, которые он писал по собственной инициативе и ценил выше других, – «Сердце кино», «Как поживаете?», «Позабудь про камин» – были признаны студиями непригодными к постановке. А ведь их автор имел за плечами несколько поставленных сценариев и, по мнению общественности (и своему собственному), был профессионалом. В 1927 году, выступая на диспуте о путях развития «Совкино», Маяковский уверенно заявлял: «Так как ремесло сценариста и поэта в основе своей имеет одну и ту же сущность, а я понимаю это дело, то я буду учить вас. Я буду учить вас всем вопросам сценария. Я один напишу двести сценариев» (XII, 359).

Его слова были встречены аплодисментами, но жизнь обратила шутливую гиперболу в самоиронию: «Сто и сто – сколько? – Двести. – Сиди, дурак, на месте». Вышло, что писал Маяковский для кино много и с увлечением, особенно во второй половине 1920‐х, но до постановки большей части написанного дело так и не дошло, а те сценарии, что были поставлены, удовлетворения и признания Маяковскому не принесли. Да и мир кинематографа был к нему далеко не так благосклонен, как может показаться.