Семнадцатая - Виталий Хонихоев Страница 47

завалишь или они тебя. В любом случае профит! – раздается голос у меня в голове, но я смотрю на свою руку. Сгибаю ее. Разгибаю. Хорошо, думаю я, хорошо. Действительно есть и хорошие новости. И они заключаются в том, что контроль – у меня. Я управляю этим телом и принимаю окончательные решения. Это я сейчас сгибаю и разгибаю руку, сжимаю ее в кулак и перебираю пальцами, не Мясник и никто из остальных четырнадцати ее личностей. Когда и если я сойду с ума из-за постоянной болтовни в голове – даже так это все равно буду я, а не Мясник. Наверное. По крайней мере пока это так. Открытие немного вдохновляет меня. Хорошо, думаю я, это как вести автомобиль по скользкой дороге, когда у тебя в салоне полно пьяных неадекватов, но они могут только кричать. Неужели крики в состоянии свести человека с ума? Да, в состоянии. Во-первых, депривация. Так и представляю, как эти голоса не дают спать, не дают отдохнуть и просто посидеть в тишине. По капельке, по капельке, тук, тук на темечко и все. Во-вторых, когда ты постоянно, двадцать четыре на семь, без выходных и отпуска общаешься с какой-то социальной группой – ты поневоле начинаешь воспринимать их ценности. Постепенно, постепенно, но начинаешь становится частью коллектива. Особенно если тебе некуда бежать. Социальные связи выстраиваются именно так, человек не в состоянии противостоять воле коллектива, стада, племени, социума. По мелочи. Сперва вы ругаетесь до хрипоты, агрессия и ярость, потом – принятие. Попытка устанавливать какие-никакие мирные отношения. Принятие социальных норм от группы, в данном случае – социальных норм Мясника. Так вот оно что. Опасным был не конфликт с личностями Мясника, а мир. Человек не может сопротивляться бесконечно, у него заканчивается запас силы воли, он утомляется, а его постоянно бомбардируют ненавистью и агрессией … и в этом сонме личностей наверняка есть кто-то из «хороших полицейских», кто в отличие от остальных якобы встанет на сторону жертвы, выстраивая доверительные отношения. И вот тут все – коготок увяз, всей птичке пропасть.

- Ты меня вообще слышишь? Эй, тормозила очкастая! – звучит голос. Еще одно, думаю я, они не могут читать мои мысли. Только если я обращаюсь к ним, тогда они слышат меня. Иначе их восприятие ограничено моим восприятием… хм. Это отлично. Вот и позитивные новости.

- Да она в шоке, отстань от девки, - звучит другой голос: - пусть полежит пока. Мне вот лично нравится, как Свара лажанулась. Подумать только, помереть из-за аллергии! Ахаха!

- Сука, заткнись! Заткнись! Вот просто завали! У этой чокнутой просто охренеть сколько ядовитых насекомых было! Она же Лунга убила, сучка!

- Свара, надо уметь принимать поражения. Пока ты была у руля ты была редкостной стервой, так что добро пожаловать в коллектив, тупая ты сука.

- Заткнись! Ты-то можно подумать гений… - продолжают ссориться они, а я отстраняюсь от всего этого и сосредотачиваюсь на собственных ощущениях. Запускаю руку в волосы и вытряхиваю оттуда скрюченные тельца моих «Куноичи». Они падают на пол с легким звуком. Тук, тук, тук. Все же они тяжеловаты для обычного насекомого, более плотные, тяжелые и устойчивые к повреждениям. Глядя на них, лежащих на полу я чувствую укол жалости. Интересно, думаю я, совсем недавно я была в ужасе от того, что они шевелились у меня в волосах, а сейчас мне их даже жалко. Все дело в контроле. Где-то я читала, что человек может выдержать даже самую ужасную пытку – если он будет знать, что в состоянии прекратить ее в любой момент. Если он будет знать, что это он контролирует ситуацию. Потому я была в ужасе, когда у меня не было моих способностей, а муравьиные матки «Куноичи» перебирали своими маленькими лапками по коже головы – у меня не было контроля. Как только контроль вернулся – «Куноичи» перестали быть источником ужаса и стали «моими маленькими прелестными питомцами». Вот и вся разница. Контроль.

Я откидываюсь назад, упираюсь затылком в стену и улыбаюсь. Хорошие новости. Я – это и есть контроль. Здесь и сейчас только я решаю, что именно делать. Никакие голоса в голове не могут заставить меня, воздействовать на меня силой. Они могут рычать, кричать, плеваться слюной, но для меня они все – словно за стеклянной стеной. Словно обезьяны в зоопарке. Никто из них не может ходить моими ногами, управлять моими руками и думать за меня. Что же, тогда все просто – я не буду обращать на них внимания, а в последствии выработаю кодекс поведения, приемлемый для всех. С четкими правилами и нормами поведения. Потому что да, как и говорил Сартр, ад – это другие, но в этом конкретном аду я надсмотрщик. Если все будет так, как и сейчас, то черта с два они меня сломают и с ума сведут, я и так уже сумасшедшая, мелкими подначками и руганью они не изменят моей личности. Это со оригинальной Тейлор можно было такой трюк провернуть, сперва сыграв на ее стремлении к героизму и жертвенности, а потом ввергнув в пучину самообвинения и отчаяния – что не смогла, что не справилась. А там дальше уже лепить из нее неврастеничку и агрессивную психопатку, каковой и должна быть Мясник Пятнадцать. Со мной этот номер не пройдет… или я ошибаюсь? Среди пятнадцати кейпов, которые попались в сети Мяснику, наверняка были и с вполне себе устойчивой психикой, так что может быть предложения Мясника пока выглядят как безобидные ругательства через стекло, а через некоторое время он меня под полный контроль возьмет? Тоже вероятно.

С удовольствием понимаю, что вполне могу рационально и логически рассуждать, не обращая внимания на постоянно ведущийся в голове диалог, или скорее – постоянную ругань между личностями Мясника. Может это из-за моей способности к мультизадачности? Было ли такое у других Мясников? Много вопросов и совсем нет ответов.

Однако, что я знаю почти наверняка, так это то, что без способности Мясника к регенерации я бы точно была мертва. Умереть от яда своих же насекомых – это иронично. А также я знаю, что даже такая регенерация не выдержала атаки сразу нескольких сотен «Медичи». Страшная штука этот нейротоксин. Срочно необходимо заняться разработкой антидота, а я понятия не имею как именно, наверное, нужно Сплетницу спросить. И… запрограммировать особо опасных насекомых чтобы входили в гибернацию, вернее – сперва находили безопасное место, а уже потом впадали в гибернацию, если снова на