Филип Шафф - История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.) Страница 96

На эту аскетическую особенность указывает Мелер, богослов–католик. Но он заходит слишком далеко, когда объявляет, будто феномен гностицизма (который он несправедливо считает предтечей протестантизма) вытекает прямо и непосредственно из христианства. Он видит в гностицизме гиперхристианство, преувеличенное презрение к миру[844], которое пыталось теоретически оправдать свое существование и с этой целью обращалось к различным системам более древних философий, теософии и мифологий.

Количество гностиков установить невозможно. Мы встречаем их почти во всех ответвлениях древней церкви — там, где христианство вошло в тесный контакт с иудаизмом и язычеством, как было в Египте, Сирии и Малой Азии, затем в Риме, куда стекались все разновидности истины и лжи, в Галлии, где против них выступает Ириней, и в Африке, где их критиковал Тертуллиан, а потом Августин, сам несколько лет бывший манихеем. Гностики находили наибольшее сочувствие в образованных кругах, а потому они угрожали увести с истинного пути учителей церкви. Однако среди народа гностики не пользовались популярностью. Будучи эзотериками, они были оторваны от масс, и их философские общества, без сомнения, не были так велики, как католические общины.

Периодом процветания гностических школ был II век. В VI веке от них остались лишь незначительные следы, но гностические, особенно манихейские идеи продолжали появляться в некоторых еретических сектах еще в средние века, например среди присциллиан, павликиан, богомилов и катаров, и даже в истории современной богословской и философской мысли иногда присутствуют родственные гностицизму тенденции.

§117. Система гностицизма. Ее богословие

Гностицизм — это еретическая философия религии или, если точнее, мифологическая теософия, в интеллектуальном отношении отражающая неповторимое состояние брожения, характерное для того замечательного века перехода от языческого миропорядка к христианскому. Если бы гностицизм был всего лишь невообразимым скоплением наивных глупостей и нечестивых богохульств, каким его гротескно изображали историки прошлых лет[845], он не смог бы очаровать столько мощных умов и произвести такое длительное волнение в древней церкви.

Гностицизм представляет собой попытку разрешить некоторые из глубочайших метафизических и богословских проблем. Он рассматривает великое противопоставление Бога и мира, духа и материи, идеи и явления, пытается открыть тайну творения, ставит вопрос о возникновении, развитии и конце мира и о происхождении зла[846]. Он пытается согласовать сотворение материального мира и существование зла с идеей абсолютного Бога, Который нематериален и совершенно благ. Эта проблема может быть разрешена только через христианское учение об искуплении, гностицизм же отталкивался от ложной идеи дуализма, мешающей найти решение.

В том, что касается формы и метода, это, как мы уже отмечали, скорее восточное, чем греческое явление. В отчаянной попытке открыть тайны высшего мира гностики не обращали внимания на ограниченность разума и прибегали к непосредственной духовной интуиции, поэтому их рассуждения имеют характер не логический и диалектический, а образный, полупоэтический, и идеи свои они выражают не на простом, ясном и здравом языке разума, а в красочном, фантастическом, мифологическом ключе посредством образов, символов и аллегорий. Вот почему самые нелепые представления и чудовищный абсурд смешиваются у них с глубокими мыслями и поэтическими прозрениями.

Ложная сверхъестественность, подменяющая иррациональное сверхъестественным и дар — чудом, пронизывает псевдоисторические повествования гностических евангелий и деяний. От церковного предания они отличаются красочными фантазиями и невероятными чудесами. Как говорит один из знатоков подобной литературы[847], «одержимость бесами, воскрешения из мертвых, чудесные исцеления и кары умножаются там без числа; постоянное повторение похожих событий придает длинным .историям некое однообразие, которое иногда прерывают беседы, гимны и молитвы, обладающие настоящей поэтической ценностью. Перед нами разворачивается великолепная череда видений, явлений ангелов, голосов с неба, говорящих животных, побежденных и униженных бесов, сияет сверхъестественный свет, а чудесные знамения с небес, землетрясения, гром и молния устрашают нечестивых; огонь, земля, ветер и вода подчиняются верующим; змеи, львы, леопарды, тигры и медведи укрощаются одним словом апостолов и набрасываются на их гонителей; умирающие мученики оказываются окружены венцами, розами, лилиями, ладаном, в то время как под ногами их врагов разверзается всепоглощающая бездна».

Высшим источником знания эти еретики считали тайное предание, противопоставляемое открытому, общедоступному преданию католической церкви. В этом отношении они оказываются противоположностью протестантов, отвергающих в большинстве случаев предание вообще и обращающихся только к Библии, которую каждый человек читает сам. Гностики опирались также на апокрифические документы, которые во II веке появлялись в больших количествах под именами выдающихся апостолов или деятелей дохристианских времен. Епифаний в 26–й части своего труда о ересях исчисляет гностические апокрифы тысячами, а Ириней утверждает, что только среди валентиниан распространялось бесчисленное множество подобных произведений[848]. Наконец, когда это соответствовало целям, гностики использовали Библию, но обычно между ними не было согласия по поводу толкования одних и тех же мест. Ветхий Завет они обычно отвергали либо целиком, как маркиониты и манихеи, либо большую его часть; в Новом Завете они предпочитали определенные книги или места, такие как Евангелие от Иоанна с его глубокими духовными прозрениями, а остальные книги либо отвергали, либо приспосабливали к своим идеям. Например, Маркион исказил Евангелие от Луки и добавил к нему десять из посланий Павла, заменив этим произвольным каноном из одиннадцати книг церковный Новый Завет из двадцати семи. При истолковании гностики использовали, хотя и гораздо умереннее, чем Филон, самые произвольные и экстравагантные аллегорические принципы. Букву они презирали, как воспринимаемую чувственно, а законы языка и экзегетики — как путы ума. Например, число 30 в Новом Завете, особенно в истории Иисуса, для Валентина означало количество эонов; заблудшая овца из притчи — Ахамот. Они применяли подобный метод толкования даже к произведениям языческих авторов, к поэмам Гомера, Арата, Анакреонта, находя в этих трудах глубочайшие гностические тайны[849]. Они собирали с поля античной мифологии, астрономии, физики и магии все, что могло быть им полезно и подкрепляло их вымыслы.

Общие характеристики почти всех гностических систем таковы: 1) дуализм, или предположение о вечном антагонизме Бога и материи; 2) понятие демиурга, или отделение творца мира, демиурга, от собственно Бога; 3) докетизм, или доведение человеческой составляющей в личности Искупителя до простой обманчивой видимости, иллюзии[850].

Теперь мы постараемся ясно и связно изложить теоретическую и практическую систему гностицизма в целом, какой она была в своих наиболее развитых формах, особенно в школе Валентина.

1. Гностическое богословие. Система начинается с абсолютного первичного бытия. Бог — невообразимая бездна[851], замкнутая в себе, не имеющая начала, безымянная и непостижимая. С одной стороны, она безгранично выше всего сущего, с другой — представляет собой изначальный эон, сумму всех идей и духовных сил. Василид не признает даже существования Бога и, подобно Гегелю, начинает с абсолютного ничто, которое, однако, идентично абсолютному бытию[852]. Он начинает с того, чем заканчивается современный агностицизм.

2. Космология. Бездна разверзается. Бог включается в процесс развития и исторгает из Своего лона несколько эонов, то есть атрибутов и направленных вовне сил Своей природы, идей вечного духовного мира, таких как разум, суждение, мудрость, силу, истину, жизнь[853]. Они эманируют из абсолюта в определенном порядке, согласно Валентину, парами противоположного пола. Чем дальше они отходят от великого истока, тем беднее и слабее они становятся. Чтобы показать самопроявление абсолюта, гностики, помимо понятия эманации[854], использовали образ эволюции чисел из первоначального единства или постепенное ослабление отраженного звука[855]. Причиной эманации эонов некоторые, например Валентин, называют любовь Бога, ведущую к Его самоограничению; другие — метафизическую необходимость. Вся совокупность эонов образует идеальный мир, или мир света, или духовную полноту, Pleroma, в отличие от Кепота, то есть материального мира пустоты. Первое — это вся полнота божественных сил и качеств, второе — область тени и тьмы. Христос принадлежит к Плероме, как главный из эонов; Демиург, или Творец, принадлежит к Кеноме. Выступая против этой зарождающейся ереси, святой Павел учил, что Иисус Христос — это вся плерома Бога (Кол. 1:19; 2:9), а церковь отражает плерому Христа (Еф. 1:22).