Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон Страница 73

движет лишь желание эксплуатировать другого – что неудивительно, поскольку они не заботятся даже о себе. Они готовы отказаться от таких тонкостей, как истинное согласие; они манипулируют чувствами, а если это не работает, переходят к тактикам принуждения. Наконец, садисты получают удовольствие от унижения и причинения боли и страданий другим. Краткосрочные репродуктивные стратегии позволяют им осуществлять контроль, доминирование или власть над сексуальными партнерами. Видимо, эта склонность входит в более широкую модель оценки: предпочтение кратких связей сосуществует с желанием власти и готовностью или даже ревностной решимостью ее использовать, а также выраженным и заметным потребительством и связанным с ним материализмом. Все это – отзвуки оргиастического прославления золотого тельца.

Уверенность в том, что требования кратковременного «я» превыше всех других соображений, социальных и будущих – это следствие инфантильности, поразительно бесплодной и опасной как для личности, так и для общества. Это плохо, но это еще не все: такая инфантильность сопряжена с отказом от ответственности за совершение подлинного жизненного подвига – и если мы ей подвержены, то начинаем находить смысл, ценности, душевные переживания и идентичность в ложных и гипотетически легкодоступных вариантах. Это Остров Удовольствий, куда малолетний преступник Фитиль (по-итальянски Lucignolo – явная отсылка к Люциферу) заманивает Пиноккио, убежденного лжеврачами в том, что он – больная жертва, которой нужны отдых, развлечения и праздник; это Нетландия, в которой решает царить Питер Пэн со своей воображаемой спутницей, порно-феей Динь-динь. Те. кто выбрал это ложное приключение, в стремлении к сиюминутным удовольствиям часто злоупотребляют наркотиками и алкоголем (практики, неотъемлемо связанные как с «темной тетрадой», так и с антисоциальными чертами личности), а также из корыстных и морализаторских побуждений оправдывают свою намеренно безрассудную озлобленность и обиду, и, если это удобно, принимают связанную с ними идеологию и содействуют ей.

Почему еще нам грозит смятение, одержимость духом люциферианства, желание возводить бесконечные Вавилонские башни? Возможно, потому, что наши собственные «я» утратили ориентиры из-за расширения нашей идентичности в виртуальный мир. В наших онлайн-формах мы можем быть кем угодно – по крайней мере нам так кажется. Чем больше времени мы проводим там, тем меньше у нас уверенности в том, кто мы такие, и тем дольше мы можем, вступая в отношения, многие из которых в конечном итоге разрушительны, пребывать в свободе от ограничений, которые связывают нас в «реальном» мире. Границы между вымыслом, фантазией и фактом в онлайн-мире размыты, и это сделано преднамеренно – он подходит для экспериментов. Но одно дело – играть с альтернативными «я», чтобы претворить в жизнь более эффективный способ бытия или становления, и совсем другое – поддерживать инфантильность или принимать иллюзорное «я» ради удовлетворения мимолетных желаний и избегания ответственности. Способность к отвлеченному мышлению позволяет создать мысль, призванную умереть вместо нас, – но если ложь растет, как раковая опухоль, а разум не в состоянии ее отсечь, тогда иллюзия способна завладеть нами совершенно. Это еще одна опасность гордой и неразумной самонадеянности технопоклонников.

Возможно, причина и в том, что мы вмешались в ролевые игры, при помощи которых дети создают свою взрослую идентичность, – половую и иную, – и теперь они заменяют эти игры временем, проведенным за экраном. Или в том, что мы стали слишком неосмотрительно, даже «трансгуманно», мечтать о побеге от ограничений своей смертной оболочки, не испытывая должной благодарности за предоставленные ею возможности, проблемы и приключения. Кроме того, мы презрели традиции и отказались от уважения к предкам и отцовскому/материнскому авторитету, от которых непременно зависят и желание взрослеть, и само взросление. Это комплекс, из-за которого мы постоянно нарушаем другую главную заповедь – ту самую, от которой зависит оптимальное протекание детства и воспитание детей, а также достойное старение и, если говорить кратко, то само сотрудничество разных поколений: «Почитай отца твоего и мать твою» (Исх 20:12). Без этого исчезают все необходимые ограничения, налагаемые традицией; и, что хуже, вырождается само будущее, – поскольку отсутствие уважения к отцу и матери означает отсутствие уважения к будущему себе. Мы лицезрим наготу наших родителей – и не испытываем соразмерного стыда. О чем еще это может свидетельствовать, если не о неизбежном вырождении? Что еще может вызвать мысль об этой возможности, помимо тревоги и убийственного нигилистического мировоззрения?

Все эти установки – варианты духа, создавшего Вавилонскую башню, нашу обитель, которую мы возводим все выше, отрекаясь от самих основ вежливости, мира и плодотворного труда – и поэтому вырождается как цельность нашей души, так и наша способность к мирному или даже любому общению друг с другом.

На всей земле был один язык и одно наречие.

Двинувшись с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там.

И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести.

И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.

И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.

И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать;

сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город [и башню].

Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле.

Быт 11:1–9

Люди решают возвеличить свои творения, приблизиться к идеалу, «сделать себе имя», прославиться, создать себе статус и объединиться под этой ложью («прежде нежели рассеемся по лицу всей земли» – то есть до того, как мы разделимся и утратим единство). Здесь есть цель, амбиции и общность – и это аспект, достойный восхищения, но не тогда, когда они узко эгоистичны или направлены на службу себе или местному властелину. Осознав это, мы видим, что дальше происходит ряд событий или череда случайностей, которые в противном случае можно было бы счесть явной ревностью со стороны Бога. («И не отстанут они от того, что задумали делать».) Неужели Бог в предосудительной ревности противится любым посягательствам на Его владения? Или же воображение людей, исполнившись претензий, способно создать такой ад, что нет пределов его низости, – и Бог справедливо пытается вмешаться и предотвратить такую возможность? В конце концов, изобретательностью и талантом отличались даже национал-социалисты, хотя они и возносили свою башню не до