Почему нам трудно поверить в Бога? - Александр Владимирович Мень Страница 3

Что касается его революционности и свободы, то можно сказать, что из всех апостолов Павел возвышается как непревзойденная величина: он сумел увидеть резкую грань между традициями, человеческими изобретениями, преданиями, обрядами, законами, даже данными некогда Богом, – и свободно развивающейся Христовой истиной. «К свободе призваны вы, братья», – говорил он[2]. «Вы куплены дорогою ценой. Не делайтесь рабами человеков»[3].

Апостола Павла называют апостолом язычников, потому что он один из первых стал проповедовать эллинистическим народам. Но его можно с таким же правом, и даже с большим правом – потому что других апостолов у язычников тоже было немало, – назвать апостолом свободы. Я уверен, что мы еще не доросли до апостола Павла, что большинство из нас, христиан, до сих пор еще законники, стоящие одной ногой в язычестве. Апостол Павел – христианский учитель будущего. Поэтому мы не можем сказать, что возникло некое «павлианство», а мы можем говорить о том, что Павел явился наиболее адекватным и полным выразителем богочеловеческой истины христианства.

Что касается поражения, то Христос нам не предсказывал триумфов. Напротив, Он говорил о великих трудностях, которые будет встречать Церковь на историческом пути. Но как нравственно воспитывающая сила христианство присутствует в мире.

Однако мы не должны отождествлять эмпирическое христианство, массу христиан с подлинным христианством. Древние библейские пророки создали такой термин, очень емкий и многоплановый термин – шеа́р, «остаток». Остается ядро. Остаются те, которые будут продолжателями и носителями духа Божия.

В Церкви происходит то же самое. Не триумфальное шествие, а неуничтожимость. «Свет во тьме светит», – говорится в Евангелии от Иоанна. Заметьте, не свет, который разгоняет тьму, поражает ее, а свет, который светит в окружающей его тьме.

Неуничтожимость истины и известная слабость ее. Это большой соблазн для христиан. Многим хотелось бы видеть триумфально побеждающее христианство. Многие вздыхают о тех временах, когда были крестовые походы и соборы были набиты народом. Но это было чаще всего лжехристианство, это было отступление.

ВОПРОС: Не вижу иного смысла в религии, кроме нравственного воспитания, то есть кроме очеловечивания животного и одухотворения человеческого в человеке. Но слишком многое свидетельствует об отсутствии достаточно прочной и действенной связи между реальной нравственностью и религиозностью. Вульгарно говоря, на свете сколько угодно верующих сволочей (другое дело – считать ли их истинно верующими), а с другой стороны, среди убежденных атеистов не столь уж редко встречаются люди с нравственностью вполне христианской.

Приходится признать, что религия как средство практического воспитания себя ни индивидуально, ни исторически не оправдывает. Более того, есть основания подозревать ее в историческом торможении нравственного прогресса. Узурпировав эту сферу, она веками не допускала к ней творческий разум, который направил свои усилия в нравственно нейтральные или поливалентные области – науку, искусство, хозяйство и пр.

Уже хрестоматийными стали примеры религиозного оправдания преступлений против нравственности, человечности, да и прямого их провоцирования и совершения именем религии. Можно ответить: религия не виновата, виноват человек. Но зачем такая религия, которая не в состоянии изменить человека?

О. АЛЕКСАНДР: Христианство – богочеловеческая религия. Значит, активность человека здесь должна быть полной. Если мы будем думать, что по щучьему велению, каким-то гипнотическим способом происходит всеобщее изменение – как, помните, у Уэллса было в дни кометы: вот прошла комета, какой-то газ подействовал на людей, и все стали добренькими и хорошими. Чего стоит это добро?

Нет, от нас ждут постоянных и активных усилий. И если человек не входит в этот мир Христов, если он не черпает силу в благодати, он может тысячу раз числиться христианином, православным, католиком, баптистом – и оставаться им только формально. Таких номинальных христиан у нас полно. Так хочется, чтобы какая-то рука простерлась – и повернула все, и изменила.

Если кто из вас читал Стругацких, «Гадкие лебеди», то вы помните, что они, изображая маразм общества, не придумали ничего другого, кроме вторжения неких «мокрецов», которые по волшебству выметают метлой всю эту гадость и создают что-то новое.

Евангелие дает нам иную модель, а именно модель соучастия человека в творческом процессе. Оно говорит о подлинной ответственности человека, подлинной активности человека. Мы творцы, соучастники, соответчики. Если мы полностью поймем всю важность христианской ответственности, мы увидим, что некоторые из нас искали в Церкви совсем иного.

Я вспоминаю слова французского писателя Рода, который в конце прошлого века писал: «Я вошел в церковь (он был позитивистом), и меня убаюкали звуки органа, я вдруг почувствовал – вот это то, что мне надо, это корабль, который стоит неподвижно; мир проходит, а это все остается, небесные звуки органа… И мне показалось, что все мои проблемы и проблемы этого мира – пустяки, и что вообще надо отдаться потоку этих звуков». Это не христианство, это опиум.

Я очень ценю слова Маркса об опиуме, они всегда являются напоминанием христианам, которые хотят превратить свою веру в теплую лежанку, в убежище, в тихую пристань. Соблазн понятный, распространенный, но тем не менее это только соблазн.

Ничего похожего на лежанку или на тихую пристань Евангелие не содержит. Принимая христианство, мы принимаем риск! Риск кризисов, богооставленности, борьбы. Мы вовсе не получаем гарантированных духовных состояний; «блажен, кто верует, тепло ему на свете», как часто повторяют. Нет, вера вовсе не печка. Самые холодные места могут оказаться у нас на пути.

Поэтому истинное христианство – это, если хотите, экспедиция. Экспедиция необычайно трудная и опасная. Именно поэтому так часто происходит подмена, и многие люди остаются у подножия горы, на которую надо взойти; сидят в теплых шалашах, читают путеводители и воображают, что они уже на вершине этой горы.

Некоторые путеводители очень красочно описывают и восхождение, и саму вершину. Так получается иногда и у нас, когда мы читаем писания мистиков или что-нибудь подобное у греческих подвижников и, повторяя их слова, воображаем, что все в общем-то уже достигнуто.

В словах Христа и в Его призывах не было ничего манящего. Он говорил: «Трудно богатому войти в Царство Божие, скорее верблюд войдет в игольное ушко»[4]. А богаты были все, каждый из нас волочит на себе какие-то мешки. И пролезть не может в это отверстие. «Тесны врата, и узок путь»[5], – говорит Он, то есть это, оказывается, трудно.

Куда же ведет этот путь? Что обещал Христос? Нравственное перевоспитание общества? Нет и еще раз нет. Это лишь один из аспектов. Нравственное воспитание занимало