Таинство ближнего - Мать Мария (Кузьмина-Караваева) Страница 23

это богословски, духовно и мистически. Великим и единственным Подвигоположником мирского делания был Христос, Сын Божий, сошедший в мир, воплотившийся в мире весь, целиком, без всякого как бы резерва для Своего Божества. Соблюдал ли Он Свое Божество и Себя? Был ли Он только Отцовым послушником в мире? В Своем послушании мирском Он истощил Себя, и Его истощание есть единственный пример для нашего пути. Бог, ставший младенцем, Бог, спасавшийся в Египте от Ирода, Бог, искавший среди мира Себе друзей-учеников, Бог, плакавший из глубины Своего Духа о Лазаре, обличавший фарисеев, говоривший о судьбе Иерусалима, изгонявший бесов, исцелявший больных, воскрешавший мертвых, наконец, самое главное, отдавший Свою Плоть и Кровь в снедь миру, вознесший Свое тело на крест посреди двух разбойников, – когда и в какую минуту Своим примером учил Он нас о внутренних стенах, отгораживающих нас от мира? Всем Своим Богочеловечеством был Он в мире, а не какими-то вторичными Своими свойствами. Он не соблюдал Себя, а расточал. Сие есть Тело Мое, за вы ломимое, то есть расточаемое. Сие есть Кровь Моя, за вы изливаемая[51], – вся до конца изливаемая. В таинстве Евхаристии Христос отдал Себя, Свое Богочеловеческое Тело миру, – или, иначе, Он сочетал мир в приобщении этому Богочеловеческому Телу, Он сделал его Богочеловечеством. И звучало бы почти кощунством всякое стремление выделить какого-то внутреннего, глубинного Христа, который остался чужд этому Богочеловеческому жертвоприношению. Христова любовь не умеет себя мерить и делить, не умеет беречь себя. Христос и апостолов не учил такой бережливости и оглядке в любви, и не мог учить, потому что они были приобщены Им Его евхаристической жертве, стали Телом Христовым – и этим самым были отданы на заклание миру. Тут нам нужно только учиться и делать выводы. Можно сказать парадоксально, что в смысле отдачи Себя миру Христос был самым мирским из всех сыновей Адамовых. Но мы уже знаем, что мирское себя миру как раз и не отдает. Думается, что эта отдача Себя миру у Христа, создавая единое Тело Христово, Богочеловечество, наиболее полно понимается в православной идее «соборности». И соборность – это не только некое отвлечение, с одной стороны, и не только некая высшая реальность, не имеющая внутреннего касательства к составляющим ее отдельным человеческим личностям, с другой стороны. Она высшая реальность, поскольку каждый член ее – член Тела Христова – полновесен и полноценен, поскольку он та «душа, которая стоит мира»[52]. Каждый человек, с момента первых ветхозаветных откровений явленный нам как образ Божий, во Христе еще сильнее и конкретнее раскрывает эту свою причастность к Богу. Он действительно образ Божий, образ Христов, икона Христова. Кто после этого может разграничить в человеческой душе мирское и небесное, кто может сказать, где кончается образ Божий и начинается дебелость человеческой плоти? Общаясь с миром в лице каждого отдельного человека, мы знаем, что общаемся с образом Божиим, и, созерцая образ, соприкасаемся с Первообразом – общаемся с Богом. Есть подлинная, и по-настоящему православная, мистика не только Богообщения, но и человекообщения. И человекообщение в этом смысле есть просто иной вид Богообщения. Общаясь с людьми, мы общаемся не только с единомышленниками, друзьями, единоверцами, подчиненными, начальством, наконец, не только с материалом для наших упражнений в послушании и любви, – мы общаемся с Самим Христом. И только своеобразным материализмом по отношению к этому явлению и пребыванию Христа в мире можно объяснить неумение встретить Его в самой суете, в самой глубине человеческого падения. Тут на самом деле речь идет не только о символе встречи, и даже не о самой встрече со Христом – акте, ограниченном во времени, – а о том, чтобы реально чувствовать свою неразрывную связь с Телом Христовым, чтобы все время быть во Христе, неразрывно сочетать себя с Ним в Его Богочеловеческом пребывании в мире. Как Он предвидел наше рационалистическое и горделивое маловерие, когда пророчествовал о том, что люди на Его обличение будут недоуменно спрашивать Его: Господи, когда же мы не посетили Тебя в больнице или тюрьме, когда же мы отказали Тебе в чаше воды?[53] Если бы они могли верить, что в каждом нищем и в каждом преступнике к ним обращается Сам Христос, они бы относились к людям иначе. Но в том-то и дело, что наше человекообщение в большинстве происходит лишь в плоскости земных встреч и лишено подлинной мистики, которая делает его Богообщением. Нам же совершенно реально дана возможность, общаясь в любви с человечеством, с миром, чувствовать себя в подлинном общении со Христом.

И из этого делается совершенно ясным, каково должно быть наше отношение к людям, к их душам, к их делам, к человеческой судьбе, к человеческой истории в целом. Священник во время богослужения кадит не только иконам, изображающим Спасителя, Божию Матерь и святых. Он кадит также иконам-людям, образу Божию в людях. И, выходя за пределы храма, эти люди остаются такими же образами Божиими, достойными каждения и поклонения. Наше отношение к людям должно быть подлинным и глубинным богослужением.

Есть в православии понятия, привлекающие наше сердце, но не всегда нам ясные, не до конца раскрытые. Нам нравится, когда говорят об оцерковлении жизни, но мало кто понимает, что это значит. В самом деле, чтобы оцерковить жизнь, надо ли посещать все церковные службы? Или повесить в каждой комнате икону и зажечь лампаду? Нет, оцерковление жизни есть ощущение всего мира как единого храма, украшенного иконами, которым надлежит поклоняться, которые надлежит чтить и любить, потому что эти иконы – подлинные образы Божии, на которых почиет святость Бога Живого.

Так же пленительно, хотя и загадочно для нас выражение «внехрамовая литургия». Храмовая литургия и слова, которые в ней произносятся, дают нам ключ к раскрытию этого понятия. Мы слышим: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы» – и дальше: «Твоя от Твоих Тебе приносяще, о всех и за вся»[54]. Эти «други», которых мы в единомыслии возлюбили в храме, они и вне храма работают с нами, радуются, страдают, – живут. И те, кто Его и от Него, Ему приносящие о всех и за вся, они действительно «все», то есть все возможные на нашем пути встречи, все нам Богом посланные люди. Стена храма не отделила какое-то малое стадо от этих всех. С другой стороны, мы верим, что евхаристическое тайнодействие приносит в жертву за грехи мира Агнца Божия, Тело Христово, и мы, приобщенные этому жертвенному Телу, сами становимся Телом Христовым, то есть как бы принимаем и