Почему психоз не безумие. Рекомендации для специалистов, пациентов и их родных - Стейн Ванхеле Страница 26

L’Autre de l’Autre n’existe pas («Другого Другого не существует»). Независимо от того, насколько Другой убежден или убедителен, уверенность не основывается на авторитете, независимо от того, кто его выражает. Даже если мы испытываем такое благоговение перед Другим (l’Autre), что обращаемся к Нему или к Ней с большой буквы, в конечном счете это благоговение основано на нашем признании этого человека, а не на врожденном превосходстве, которым он или она могут обладать. Ничто и никто не может гарантировать правильность наших решений.

До того как мы вступили в «современную эпоху», а мужчины и женщины решили, что хотят думать самостоятельно, Бог неизменно восседал на небесном троне. Чтобы решения не казались произволом, их принимали как бы от его имени (при условии, конечно, что тот, кто это делал, верил в Бога). Однако с эпохи Просвещения мы решили больше не рассматривать авторитет как источник уверенности. Это дало нам новую свободу, но произвольность наших решений стала как никогда очевидна. Без уверенности жизнь (в том числе и совместная) может быть очень трудной.

Четвертая и последняя область, в знаниях которой у нас пробел, – это то, как мы живем в тени неизбежности смерти. Мы невероятно сильно хотим выжить, но в то же время знаем, что все люди смертны. На самом деле мы не знаем, что такое смерть, и найти ответ на этот вопрос не представляется возможным. Это предмет, получить достоверные знания о котором невозможно, так что все мысли и разговоры на эту тему обычно оказываются не более чем предположениями и бессмысленной болтовней. Невеселое положение, да? Лакан бы с этим не согласился. La mort est du domaine de la foi («Смерть – это вопрос веры»), – говорит он.

Сама смерть – это, конечно, факт эмпирический. Каждую секунду в нашем организме умирают клетки, которые нуждаются в замене. В какой-то момент механизм замены выходит из строя, в результате чего мы постепенно стареем и умираем. Невозможно предугадать заранее, когда именно наступит этот момент, если только сами не определим его для себя, активно приближая жизнь к финалу. Осознание неизбежности смерти побуждает нас задуматься о том, как мы используем время, отведенное нам между рождением и уходом из жизни. Но все эти размышления отдают праздностью, потому что никто точно не знает, что же такое осмысленная жизнь. Именно эта неуверенность заставляет нас экспериментировать, искать нечто значимое, во что можно верить.

Воображение дает пространство для маневра

Хотя экзистенциальные проблемы пронизывают жизнь человека, не существует формул, позволяющих рассчитать, как придать смысл жизни или наилучшим образом воспитать детей. По словам философа Людвига Витгенштейна, наука не может помочь нам в решении экзистенциальных задач. Их нельзя решить при помощи математических моделей, для этого подходят только эмоциональные языковые выражения.

Лакан подходил к этому вопросу аналогичным образом. Для него природные явления могут быть описаны в законах, и поскольку мы, люди, тоже своего рода явления природы, к нам применима та же логика. Но с оговорками. В наших знаниях есть белые пятна, и то, чем именно их заполнять, невозможно зафиксировать в формулах. Формы, которые принимают наши действия и взаимодействия с другими людьми, слишком разнообразны, чтобы свести их к истине в последней инстанции.

К счастью, эта неопределенность очень полезна для использования языка и творческого самовыражения. Вероятно, именно поэтому люди проявляют такой интерес к «отвлечению» посредством искусства, литературы, игр, музыки, моды или кино. Воображение позволяет вырваться из гнетущих пут неизвестности. Кинематографичные изображения душевной жизни компенсируют то, что наши естественные механизмы не могут регулировать автоматически. С помощью воспоминаний, образов будущего и чистой фантазии мы создаем экран, который закрывает брешь в нашей природе.

Я уже упоминал об этом, но стоит повторить еще раз: язык играет решающую роль в формировании внутреннего мира. Слова и истории помогают упорядочить мысли и идеи. Содержание истории, которую мы хотим рассказать, не определяет организацию наших мыслей. Помимо того, что истории придают жизни смысл, они также предлагают структуры, с помощью которых мы строим фразы. Архитектура грамматики так же важна для нас, как и строительные блоки идей. Предложения определяют и разграничивают позиции, позволяя носителю языка создать и принять образ «Я», который соотносится с окружающей средой. Имена собственные, личные и притяжательные местоимения, такие как «мы», «они» или «мой», «ее», жизненно важны для разговора. Они позволяют нам выражать индивидуальность и определяют пространство для маневра. Без этих лингвистических инструментов наша свобода была бы ограничена, а внешний мир казался бы угрожающим.

Лакан утверждал, что эти языковые средства превращают нас в субъекта, и это хорошая отправная точка. Однако у человека есть проблема: он знает, что существует, но не знает, кто он такой; не говоря уже о том, что происходит в душе у других. Вот тут-то на помощь приходят истории. Они подталкивают выстраивать представления о нашей идентичности и идентичности других людей, наполняя воображение вымышленными сценариями и оформляя субъектность. Благодаря историям мы понимаем, какую роль играем и как играть ее лучше всего. Они компенсируют несовершенство бытия. Однако, чтобы этот процесс был успешным, истории должны претворяться в жизнь и предлагать адекватный взгляд на реальность. Только тогда из историй может родиться сценарий с диалогами и ремарками. Но это не случается само по себе. Истории оживают только тогда, когда их рассказывают люди, убежденные в их правдивости – так создаются уверенность и чувство причастности. Люди, которые чувствуют привязанность к одним и тем же историям, укрепляются в своем самосознании благодаря общим взглядам. Общие истории превращают мысли и внутреннюю жизнь человека в пузырь повествования, и это помогает нам чувствовать себя куда менее одинокими в компании близких по духу людей.

В своих работах философ Петер Слотердайк[26] называет истории «символической иммунной системой». Они защищают нас от того, что мы не понимаем, и нейтрализуют вредное внешнее воздействие. В глобальном масштабе именно эту функцию для многих людей выполняют религия и философия. Благодаря им мы знаем, что такое хорошо и что такое плохо, а также к каким целям следует стремиться. В более узком смысле это обычные семейные истории и анекдоты, которые партнеры рассказывают друг другу для того, чтобы не выходить из роли. Все это создает психологический «островок безопасности», на котором расцветает наш внутренний мир и куда постепенно проникает внешнее влияние52.

Но это, разумеется, делает нас более уязвимыми. Как только мы начинаем сомневаться в правдивости историй или их внутренней целостности, уровень воображаемой защиты, которую они обеспечивают, уменьшается. Бессмысленность начинает играть все более заметную роль.