Дитя цветов - Константин Анхель Страница 2

– Присаживайтесь, – слегка приподняв уголки губ, произнёс врач.

– Благодарю, – ответил Михаил, застывший у оконного растения. – Это ведь камелия? – спросил он, проводя кончиками пальцев по листьям, будто бы поглаживая.

– Да. Это она. Мне подарила её пациентка два года назад после выписки. Так же, как и вы, хотела покончить с собой…

– И вы её образумили.

– Не совсем. Моя работа, с такими людьми, заключается в том, чтобы не переубедить, а помочь увидеть жизнь с другой стороны и осознать бессмысленность намерения оборвать её – помочь, так сказать, найти интерес. Она жива, и сейчас, как и многие, не понимает, почему желала смерти. После выписки она регулярно посещала моего знакомого, психолога, который помогал ей.

– И друга ей нашли, и смысл жизни, – с усмешкой выпалил Михаил. – Вы прям-таки добродетель! Ваши слова поддельны, – он вздохнул. – Интересно, действительно ли вы ей помогли, а не наоборот – навредили?

После этих слов лицо Михаила приняло странное выражение, напоминающее отвращение и снисходительность вместе. Врач пристально посмотрел собеседнику прямо в глаза. Хоть и доводилось видеть ему многое за свою жизнь: будь – то надменная улыбка бедолаги, возомнившего себя царем, непризнанным гением, или же буйство совершенно невменяемого пациента, у которого случилось обострение, он сохранял хладнокровие, но, увидев это выражение лица, врач на мгновение смутился.

– Вы считаете, что мои слова поддельны? – переспросил он.

– Да. И напоминают не в меру большой крючок с насаженным на него рыболовным пластилином.

– Та женщина сейчас вполне жизнерадостный человек, и это правда.

– Нет, нет, нет. Вы не поняли. Я буду разговаривать только с вами, а не с вашим образом в белом халате! – говорил Михаил, жестикулируя всё ярче, – Как же скучен этот мир! Кругом сплошная ложь. Идиоты с пластиковыми масками думают, что их игра безупречна, только вот, правды не скроешь. Вечная нудятина, вечная глупость… Конечно, те, кто у вас бывают – зачастую неизлечимо «больные», либо слабые духом личности, не сопротивляющиеся ничему, пытающиеся оставаться всегда безучастными. Такие ни проблем решать не хотят по – настоящему, ни врагов у них нет, ни своего «я» – тоже нет. Да и жизнью – то нельзя их существование назвать. Не тратьте напрасно время, я не из тех, кто готов бежать куда угодно, лишь бы всюду соблюдать вечный нейтралитет. Я выше всего этого…

В этот момент пальцы врача сжали ручку, он уже прислонил стержень к бумаге чтобы начать вписывать в пустой лист информацию, что он получает о Михаиле, но остановился, отложив ручку.

– Раз уж мои слова поддельны, то ваши – сущая бижутерия. – заключил он. – И весь наш мир – фальшь. Итак, хотите ли того или нет – вам придётся говорить с моим «образом в белом халате». Так что, будьте добры, присядьте в кресло. Всегда лучше, так сказать, разговаривать, чем находиться долгое время в одиночестве, окружённым четырьмя стенами.

Михаил замер на мгновение, в его разуме пробежали мысли о тюрьме, в которую он попал, и о препаратах, используемых для лечения.

– Никто не имеет права лишать человека свободы, если не доказана его вина в преступлении… – сказал он вполголоса, будто обращаясь к самому себе, после чего расположился в кресле и откинул назад голову.

– Может чаю? – спросил врач, поднося кружку к губам.

– Нет, спасибо.

– А зря, – сказал он, сделав глоток. – В это время года, горячий чай с лимоном – то, что нужно. Но ладно, вернемся к разговору. У вас есть какие-нибудь жалобы?

– Да, меня окружают идиоты.

– Угу, – прохрипел врач, не открывая рта. – А на физическое ваше самочувствие? Может, странные ощущения в теле бывают?

– Бывают, иногда все тело так и рвется куда-то подальше от всех и вся.

– Все шутите… Не советую.

– Может, лишь отчасти.

– Вы пытались покончить с собой, – помолчав какое-то время, произнес врач, – но ваш сосед воспрепятствовал этому, он же и сообщил о некоторых ваших странностях.

– Док, без «странностей» не может быть личности.

– Есть странности, а есть особенности… Я вижу, что вы сильная личность, достаточно умны, – пытаясь войти в доверие, вещал врач. – Вы говорили о сопротивлении чему – либо. Что же у вас иссякли силы, раз вы прекратили борьбу? Я не могу в это верить. Знаете, зачастую людям просто нужна пауза и передышка. Полагаю, что вы тоже нуждаетесь в этом, а это место совершенно не ужасная тюрьма, именно мы можем предоставить вам возможность передохнуть, всё обдумать, поговорить с вами о сокровенном, если хотите. Расскажите пожалуйста, что произошло и что заставило вас совершить столь недальновидный покупок?

Его собеседник направлял взор в потолок и, казалось, совершенно не хотел давать ответ на поставленный вопрос. После слов врача он тяжело и протяжно вздохнул, создавалось впечатление, что с его уст вот-вот сорвется: «Какая же глупость!» На некоторое время в кабинете воцарилось молчание, сопровождающееся лишь отдаленными голосами из коридора. Настенные часы оглашали слияние секунд с неизмеримой вечностью: «Тик, тик, тик». Для Михаила сама жизнь казалась таким же «тиком» в полнейшей безграничной тишине. Наконец он перевёл взгляд на врача.

– Как мне к вам обращаться?

– Меня зовут Николай Васильевич, но для вас просто – Николай.

– Хорошо, Николай. Вы очень добры, по моему мнению. Я буду с вами говорить, и пусть это послужит доказательством того, что я сражался до конца. Постараюсь ответить вам, почему я решил уйти из жизни. Знаете, я с детства мечтал стать художником, но так сложилось, что там, где я родился, по близости не было ни одного заведения, способного этому обучить. Конечно, это не причина опускать руки – хочешь быть счастливым – будь, хочешь писать картины – занимайся этим. Только моя мать, увидев мою тягу к изобразительному искусству, пыталась мне как-то помочь: она покупала мне кисточки, краски, специальные книги. Я действительно горел этим и до седьмого класса смог создать много красочных картин, парочка из которых до сих пор хранятся моей матерью. Однако после того, как я перешел в седьмой класс, отец мой постепенно стал всячески отбивать у меня тягу к творчеству. Как только у меня находилось свободное от уроков и домашних заданий время, он быстро находил мне работу по хозяйству. Я не виню его ни в чем: он хотел лучшего. Обидно то, что… Знаете, у детей принято так: тот, кто не учится – тот крут; дураки не желают, чтобы кто-то развивался. В школе ко мне относились недружелюбно, наверное, из-за того, что я был не похожим на остальных. Но во мне