Я – тело, только тело. Исследование телесности, сознания и ампутированных конечностей - Мохеб Костанди Страница 17

Кроме того, Вернике с коллегами изучали пациентов, перенесших инсульт, у которых наблюдались нарушения телесной осознанности. Некоторые из них, например, теряли чувствительность одной половины тела или не распознавали предметы на ощупь. Некоторые не осознавали, что одна из сторон их тела полностью парализована, и упорно держались ложного убеждения, что с ними все в порядке. Другие полностью утрачивали осознанность одной стороны тела – они умывались, брились только на непораженной стороне, одевали только одну функционирующую сторону тела или даже ели только с одной половины тарелки2.

Такие наблюдения заставили Вернике предположить наличие прочной взаимосвязи между головным мозгом и остальным телом. Он утверждал, что разные части тела посылают в мозг разные типы сигналов и что телесные ощущения связаны с «образами памяти». Кора головного мозга объединяет сенсорные ощущения и связанные с ними образы памяти, порождая соматопсихику (телесное сознание), которую он отличал от аллопсихики (сознания внешнего мира) и аутопсихики (сознания внутреннего Я)3.

Генри Хэд и Пауль Фердинанд Шильдер

Исследования телесной осознанности бурно расцвели в начале ХХ века. В Королевском лондонском госпитале в Уайтчапеле, что в Восточном районе Лондона, невролог Генри Хэд лечил тысячи пациентов с повреждениями спинного мозга или коры головного мозга, многие из которых демонстрировали нарушения в восприятии и ощущении своего тела. Хэд использовал относительно простые методы для изучения этих нарушений. Он осторожно поглаживал различные части тела каждого из своих пациентов длинными пучками тонкой ваты, проверяя их чувствительность к легким прикосновениям, и использовал столярные штангенциркули для определения их способности различать две точки одновременного касания. С помощью тяжелых вилок он проверял чувствительность пациентов к вибрациям и проводил по их коже эстезиометром, чтобы определить, как они воспринимают шероховатость. Он укалывал и ощупывал пациентов с повязками на глазах, после чего просил их указать на схеме места, где они почувствовали прикосновения, а затем спрашивал, как расположены их конечности, после того как они сами произвольно шевелили ими или же доктор менял их положение. Хэд прикладывал пробирки с горячей и холодной водой к различным частям тела, щекотал и скреб ступни, колол их острыми стальными булавками, стремясь выявить их чувствительность к различным видам ощущений.

Хэд рассматривал болезни как «эксперименты природы над человеком», а своих пациентов – как возможность увидеть некоторые результаты этих природных экспериментов. Некоторые пациенты были абсолютно невосприимчивы к уколам булавки, легким прикосновениям, давлению, горячей или холодной температуре на одной из сторон тела. Другие могли различать прикосновения одновременно к руке и ноге на пораженной стороне тела, но не осознавали местоположение руки или ноги, тогда как третьи не могли произвести двухточечное распознавание, но при этом осознавали положение конечности на пораженной стороне.

Генри Хэд подробно фиксировал результаты своих осмотров, после чего собрал подробные истории болезни 18 пациентов в единую научную работу на 250 страницах, которую написал вместе со своим коллегой Гордоном Холмсом и опубликовал в журнале Brain в 1911 году. Одним из этих пациентов стал 34-летний мужчина, который «был совершенно здоров, пока не был выброшен из своего фургона в результате столкновения 30 мая 1908 года». Впервые осматривая этого человека спустя почти два года после аварии, Хэд узнал, что тот пребывал без сознания в течение трех недель после инцидента, и после этого «знал, что не может определить положение правой руки, но не осознавал потери болевой и тепловой чувствительности на левой половине тела». Во время осмотра Хэд отметил, что «вся чувствительность к прикосновениям, боли и температуре полностью сохранилась» на правой стороне тела, «но пациент не мог распознать положение правой руки и ноги, не мог ни назвать, ни правильно изобразить позу, в которой они находились».

На базе наблюдений за десятками подобных пациентов Хэд выдвинул концепцию схемы тела, которую он определил как «постуральную модель нас самих». Схема тела, как писал он далее, «постоянно меняется», потому что фиксирует «каждую новую позу или движение […], и активность коры головного мозга приводит каждую новую группу ощущений, вызванных изменением позы, в соответствие с ней», так что «немедленное распознавание позы происходит сразу же вслед за установлением связи». Однако некоторые пациенты продолжали распознавать позу, теряя при этом способность локализовать прикосновения, и Хэд расценил это как свидетельство второго типа схемы тела: «Пациент может быть в состоянии правильно назвать и указать на схеме или на руке другого человека точное положение места прикосновения или укола и при этом не понимать, в каком месте в пространстве расположена конечность, на которой это место находится. […] Эта способность к определению местоположения, очевидно, сопряжена с существованием другой схемы или модели поверхности нашего тела, которая также может быть разрушена при поражении коры головного мозга. Тогда пациент жалуется, что он не знает, где его касались»4.

Хэд распределял время своей профессиональной деятельности между Лондонским госпиталем и частной практикой в лондонском Вест-Энде, каждый день перемещаясь туда и обратно по «трубе» (так лондонцы называют подземную железную дорогу). В рамках частной практики он работал врачом-консультантом. Он занимал роскошные кабинеты на Монтегю-сквер и Харли-стрит, где периодически принимал богатых пациентов, страдавших рассеянным склерозом, но чаще он лечил молодых женщин с диагнозом «невротичка» или «истеричка», а также теннисистов с невритом. Хэд приобрел репутацию специалиста по нервным расстройствам, к которому обращались богатые и знаменитые люди со всего мира. Среди его пациентов были Вирджиния Вульф, которая обратилась к нему после нервного срыва в 1913 году, жена английского художника и критика Роджера Фрая, когда у нее развилось психическое расстройство, французский художник Жак Раверат, страдавший рассеянным склерозом, но прекративший посещать Хэда после нескольких консультаций, комментируя это так: «он лишь говорил мне отдыхать, а я и так провожу в постели по 18 часов в сутки»5.

Лондонский госпиталь, напротив, располагался в одном из беднейших районов города. В то время Уайтчепел был населен в основном еврейскими иммигрантами из стран Восточной Европы, они и составляли подавляющее большинство пациентов. Хэд не пытался скрыть своего отвращения и враждебности к ним – он часто жаловался на смрад в приемном покое и считал, что эти пациенты не способны правильно сформулировать свои симптомы ввиду отсутствия образования. Многие «не заслуживают доверия вследствие злоупотребления алкоголем или по другим причинам», писал он, и даже те, кого он считал заслуживающими доверия, могут, «в лучшем случае», уверенно ответить «разве что “да” и “нет”». Такие пациенты, продолжал он, «практически ничего не могут рассказать о природе своих ощущений», поэтому «неразумно требовать от них чего-либо, кроме