Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева Страница 53

скачками, а стремился, не кичась добродетелью, служить простому народу»[364]. Непосредственно вслед за этим Сыма Цянь рассказывает, как родилась у князя мысль о заговоре. Сыма Цянь говорит, что князь хотел выступить сразу же после смерти своего отца, погибшего по дороге в ссылку, куда несговорчивого вана сослал император[365], но тогда не нашел повода. Однако Лю Ань не забыл немилости императора, которая привела к столь трагическому концу, и затаил мысль о мести. «На второй год цзяньюань (т.е. 139г. до н.э.– Л.П.),– рассказывает историограф,– хуайнаньский ван был при дворе. [В то время] он состоял в добрых отношениях с У Аньхоу, тогдашним тайвэем, [и последний], настраивая вана против императора, сказал ему: „Ныне у императора нет наследника. Вы же, великий ван,– родной внук императора Гао (Цзу.– Л.П.). Кто в Поднебесной не знает о Вашем милосердии и справедливости! Императорская же колесница с каждым днем все ближе к закату. Коли не великий ван, то кто же займет трон!“ Хуайнаньский ван в великой радости щедро одарил У Аньхоу золотом и имуществом, тайно созвал своих единомышленников [и дал им приказ] склонять народ к мятежу»[366]. Неторопливо и обстоятельно излагает Сыма Цянь многолетнюю историю заговора, входя в детали предприятия, показывая князя то настойчивым, то нерешительным. Сыма Цянь не принимает сторону Лю Аня: он уличает его в несправедливости, в нежелании прислушаться к разумным доводам своих сподвижников, но делает это не прямо, а через рассказ о действиях вана, приводя речи и диалоги, в которых нередки экскурсы в историю и которые по форме напоминают исторические аналогии философских трактатов.

Схема Сыма Цяня сохраняется в целом у Бань Гу, хотя изложение значительно суше и короче, опущены речи и диалоги и сохранена только основная линия событий. Но зато несколько шире представлена вступительная часть. К характеристике Аня, данной Сыма Цянем, добавлено, что при дворе Аня кормились несколько тысяч гостей, что Ань был близок ко двору У-ди и пользовался благосклонностью императора, участвовал в дворцовых пирах, где велись философские беседы и где поэты соперничали в мастерстве. Отсюда же мы узнаем и о составлении при дворе Аня сочинения в трех книгах, одну из которых – «внутреннюю» (т. е. то, что дошло до нашего времени под названием «Хуайнаньцзы») – князь преподнес У-ди.

Несмотря на все эти детали, и у Бань Гу основная часть жизнеописания посвящена истории заговора. Для обоих историков поучительна история хуайнаньских князей, непокорных, мятежных, и недаром Сыма Цянь в своем обычном резюме говорит, что таковы все они, отец и сыновья,– и царство свое потеряли, и жизнь их рано оборвалась, а сами они стали посмешищем Поднебесной[367].

Иной пафос «биографии» Лю Аня в «Житиях бессмертных» Гэ Хуна. Автор жития, по-видимому, ориентируется не на «Исторические записки» Сыма Цяня, а на «Историю династии Хань» Бань Гу, о чем свидетельствует содержание его вступления и упоминание «Истории династии Хань» в тексте, но разница заметна уже во вступительной части. Если у Бань Гу просто сказано (как и у Сыма Цяня), что Ань не любил светских развлечений, то Гэ Хун об этом говорит так: «В то время сыновья князей проводили дни в расточительстве. За дело почитали пиры да охоты с травлей. И только один Ань вопреки обычаю обратился к ученым… По всей Поднебесной отыскивал он мужей искусных и покорно просил их за высокое вознаграждение прибыть к его двору»[368]. Таким образом подчеркнута исключительность Аня: он выделен среди сыновей всех князей и противопоставлен им. Истории заговора нет на страницах этой «биографии»: князь был оклеветан перед императором по ложному доносу провинившегося придворного и должен быть казнен. Автор не просто умалчивает о заговоре – он опровергает свидетельство «Истории династии Хань»: «В „Истории династии Хань“… не говорится о том, что Ань достиг бессмертия. Боясь, что последующие поколения будут чтить его, забросят государственные дела, будут доискиваться пути Аня, [„История“] говорит, что Ань совершил преступление и покончил с собой…»[369].

Но вернемся немного назад, к тому месту, где у Гэ Хуна описывается, как у ворот [владения] князя, открытых для всех мудрецов, появляются «восемь старцев» (ба гун). Немногими, но достаточно хитроумными словами, а больше всего неожиданным превращением в цветущих юношей они убеждают привратника в важности своего визита, и тот докладывает о них князю. Князь сразу понимает, что его посетил «учитель». И тут со слов самого князя, поспешившего выйти навстречу прибывшим и приветствовать их, мы узнаем нечто новое о его жизни. Оказывается, князь с малых лет почитает путь – дао и добродетель – дэ. Стремясь порвать путы бренного мира, с котомкой книг он удалился в леса и горы. С утра до вечера терпел голод и жажду во имя духовного просветления. Всем сердцем желая простоты, омывался водой из болот, пока страсти не перестали его волновать и внешний мир не стал для него подобен неясной туманности Млечного Пути[370]. Интересно заметить, что все эти факты излагаются с полным пренебрежением к сообщенным во вступлении сведениям о близости Аня ко двору и о его участии в дворцовых пирах.

Такое явление характерно для всякой житийной литературы. «Эпизод,– писал по поводу русских житий В.О. Ключевский,– входит в первую редакцию механически, оставляя нетронутым ее текст, не сглаживая даже несообразностей, какие вносит он в рассказ»[371].

Итак, перед нами типичная житийная схема: герой с детства выделяется среди окружающих своего «духовностью», бежит от светских развлечений, подвергает себя аскезе, в известный момент духовно возрождается.

Повествование продолжается. Спустя какое-то время, в течение которого Ань и обретенный им наставник демонстрируют различные чудеса, призванные, по-видимому, усовершенствовать их необычайные способности, они изготовляют эликсир бессмертия. И как раз в этот момент на князя обрушивается ложное якобы обвинение в заговоре. Наставник истолковывает это как знамение неба: «Это небо дает знак князю уходить. Если бы не это, день шел бы за днем, а князь так и не смог бы покинуть мир»[372]. Осушив сосуд со снадобьем, князь вместе с учителем среди бела дня возносится на небо. Более того, с ним вместе возносятся и куры и собаки, допившие остатки эликсира из сосуда, брошенного во дворе. На камнях же, по которым ступала нога князя, и по сей день видны следы. А люди с тех пор уверовали, что в Поднебесной есть бессмертные[373].

Таким образом, тенденция этого жизнеописания ясна: князь – праведник, вся жизнь его есть подвиг, он невинно страдает и чудесным образом спасается, вознесясь на