Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран Страница 42

* * *

Невозможно быть мыслящим существом и оставаться скромным. Как только ум принимается за дело, он вытесняет и Бога, и все прочее. Он есть сама бестактность, сама нахрапистость, само кощунство. Ум не «работает», он только расшатывает все на свете. И напряжение, каким сопровождаются его выходки, выдает его грубый, беспощадный характер. Ни одну мысль нельзя довести до конца без изрядной дозы свирепости.

* * *

Болыпинство ниспровергателей, провидцев и спасителей либо были эпилептиками, либо страдали хроническим поносом. По поводу благотворного воздействия «высокой болезни» сложилось полное единодушие взглядов; напротив, за пищеварительными расстройствами мы отнюдь не спешим признавать должных заслуг. А ведь нет на свете такой вещи, которая сильнее толкала бы перевернуть все на свете, чем несварение желудка.

* * *

Моя миссия – страдать за всех, кто не понимает, что страдает. Я расплачиваюсь за них, искупаю их незнание, их счастливое неведение о том, насколько они несчастны.

* * *

Каждый раз, когда для меня начинается пытка Временем, я говорю себе, что один из нас должен отступить, – нельзя же до бесконечности продолжать это жестокое противостояние.

* * *

Когда мы доходим до крайней степени тоски, все, что питает ее и добавляет ей вещественности, возводит ее на такую высоту, что мы теряем способность следовать за ней. Она становится для нас слишком большой, несоразмерно большой, и неудивительно, что в конце концов мы перестаем воспринимать ее как нечто имеющее к нам отношение.

* * *

Заранее предсказанное несчастье вынести в десятки и сотни раз труднее, чем свалившееся неожиданно. В его тревожном ожидании мы уже пережили его, так что, когда оно случается, прошлые мучения добавляются к настоящим и их совместный груз становится непереносимым.

* * *

Бог был одним из возможных решений, это разумеется само собой, и вряд ли когда-нибудь нам удастся найти другое, столь же удачное.

* * *

Я способен беспредельно восхищаться только опозоренным человеком, если он счастлив своим позором. Вот тот, говорю я себе, кому наплевать на мнение себе подобных, кто черпает радость и утешение в себе самом.

* * *

После Фарсалы герой Рубикона простил слишком многим. Подобное великодушие показалось оскорбительным предавшим его друзьям, которых он унизил, не сочтя нужным разгневаться на них. Они чувствовали себя поруганными, осмеянными и наказали его за милосердие или презрение – как же, он даже не снизошел до злопамятства! Если бы он повел себя как тиран, они пощадили бы его. Они не простили ему того, что он полагал ниже своего достоинства внушить им достаточно страха.

* * *

Все сущее рано или поздно порождает кошмар. Может, стоит попытаться изобрести что-нибудь получше бытия?

* * *

Философия всегда видела свою задачу в разрушении веры. Когда началось распространение христианства и стало ясно, что оно почти победило, философия сблизилась с язычеством, ибо его суеверия казались ей предпочтительнее торжествующих глупостей. Нападая на богов и ниспровергая их с пьедестала, она полагала, что служит освобождению разума; на самом деле она лишь навязывала ему новое рабство, куда хуже прежнего: единый бог, явившийся на смену многим богам, оказался лишен снисходительности, терпимости и иронии.

Но разве философия несет ответственность за пришествие этого бога, возразят нам. Ведь она отнюдь не выступала в его защиту. Это верно, однако она должна была догадаться, что нельзя безнаказанно вредить богам, потому что им на смену придут другие, а она в результате ничего не выиграет.

* * *

Фанатизм гибелен для беседы. С кандидатом в мученики не поболтаешь. Что можно сказать человеку, который не желает вникать в ваши доводы, а если вы отказываетесь признать его, предпочитает погибнуть, но не уступить? Да здравствуют дилетанты и софисты – они, по крайней мере, принимают во внимание все аргументы…

* * *

Говорить человеку все, что ты думаешь о нем и о его поступках, – значит брать на себя слишком много. Откровенность несовместима с чувством такта; мало того, она несовместима и с требованиями этики.

* * *

Охотнее всего подвергают сомнению наши заслуги люди, близкие нам. Это универсальное правило, и даже Будда не стал из него исключением. Больше всего нападок он выдержал со стороны одного из своих родственников. Мара, то есть дьявол, шел вторым.

* * *

Для человека, постоянно пребывающего в состоянии тревоги, нет разницы между успехом и поражением. И на то и на другое он реагирует совершенно одинаково. И то и другое в равной мере выводит его из себя.

* * *

Когда я уж слишком начинаю корить себя за то, что не работаю, я говорю себе: ведь я уже мог бы умереть и тогда работал бы еще меньше…

* * *

Лучше – в помойную яму, чем на пьедестал.

* * *

Преимущества состояния вечной виртуальности представляются мне настолько значительными, что, просто перечисляя их себе, я не устаю поражаться, что переход к бытию все-таки совершился.

* * *

Существование = Мучение. Справедливость этого уравнения кажется мне очевидной. Но один из моих друзей так не считает. Как мне его переубедить? Ведь я не могу предоставить ему свои ощущения, а только они одни способны склонить его на мою сторону и дать ему недостающую долю неблагополучия, которое он так давно и так настойчиво ищет.

* * *

Почему мы видим вещи в черном цвете? Потому что оцениваем их в темноте, потому что наши мысли, как правило, суть плод ночной бессонницы, потому что они рождены во мраке. Они не могут приспособиться к жизни по той простой причине, что задумывались отнюдь не в виду жизни. Идея об их возможных последствиях даже не затрагивает наш ум. Мы далеки от всяких человеческих расчетов, чужды всякой идее спасения или гибели, бытия или небытия, мы погружены в совершенно особый вид молчания, который является высшим проявлением пустоты.

* * *

Я до сих пор так и не переварил оскорбление, нанесенное мне рождением.

* * *

Тратить себя в разговорах, как эпилептик тратит себя в припадках.

* * *

Нет лучше средства побороть смятение или стойкую тревогу, чем представить себе свои похороны. Весьма эффективный способ и доступный каждому. Но чтобы не пришлось слишком часто прибегать к нему в течение дня, желательно испытать его благотворное воздействие с утра, едва встанешь с постели. Можно также пользоваться им в исключительных ситуациях, как делал папа Иннокентий