5 дней и 72 метра - Юрий Владимирович Смородников Страница 14

Остаток ночи я бесцельно бродил, дышал свежим воздухом, прогонял хмель из своей головы. Разговаривать ни с кем не хотелось. Начинало светать. Те, кто не переборщил с алкоголем, поделились на две команды и играли в футбол тем самым мячом, которым мы недавно играли с Картошкой. Понятия не имею, как он здесь оказался. Но думаю, Картошка был бы не против. Самодельные ворота из каких-то ржавых рычагов, поле, очерченное грубыми берцами, и живые радостные люди – вот и все, что нужно для этого нехитрого дела. Вот она – жизнь. Я снова ухватился за свой жетон и крестик. Но тут же разжал кулак – все это было пустым и ненужным. Ребята, пинающие мяч, – вот что действительно важно. Я обернулся, рассмотрел окопы, рваную колючую проволоку и покореженную снарядами землю. Это тоже было настоящим.

Тут на мое плечо легла тяжелая рука. Это Федя, он только что попрощался с американским командиром.

– Пора, Андрей. Скоро прибудут наши главари, нам в это время лучше быть в окопе.

С той стороны тоже началось движение. Мы растаскивали обратно свои скромные пожитки. Качающейся походкой, помогая друг другу не упасть, к окопу обнявшись брели Унылый и Фельдшер. Ребята старались захватить с собой что-нибудь мелкое, незначительное, чтобы скорее вернуться на открытое пространство и задержаться здесь подольше. Я поступал точно так же. Вот в очередной раз я выскакиваю на поле. Я не смотрю на землю, разглядываю перистые облака, подсвеченные первыми слабыми лучами солнца. Луна к этому времени из царицы ночи превратилась в бледное пятнышко, зависшее высоко в небе. Я понимаю, что в окоп мне нести нечего, вся работа уже сделана. Теперь это снова поле боя, а не братских застолий.

– Эй, Кожа, чего ты там копаешься? Иди сюда, – кричит мне Федя.

Я стою посередине поля. Мое тело поровну разделило эти семьдесят два метра, от окопа до окопа. Ком подступает к горлу, и впервые за очень долгое время я не могу сдержаться. Все недавние события как-то разом наваливаются на меня. Я понимаю, что никогда не вернусь домой, потому что я уже здесь. Тот дом, далекий и такой зыбкий, будто и ненастоящий, принадлежал Андрею Кожанову, а не мне. Я – «Кожа». Что же мне делать дальше? Что мне делать со всеми этими воспоминаниями? Их не выжечь ничем, они со мной навсегда. Что мне делать с этой войной? Что мне делать с этими смертями? Что мне делать с этой жизнью? Что я буду делать?