Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей - Билл Боуринг Страница 56

личную свободу и справедливый суд, уважение семьи и частной жизни, к свободам совести, выражения и объединений. Особенно в отношении свободы выражения, этот подход не мог более резко отличаться от американских традиций «прав как козырей», говоря словами Роналда Дворкина. В Европе, по меньшей мере, права человека — всегда продукт баланса между интересами индивида и общества. Игнатьев также критикует «…бо́льшую иллюзию, что права человека выше политики, набор моральных козырных карт, функция коих состоит в прекращении и разрешении политических споров»[812].

Нигде это не обнаружилось более ясно, чем в деле Джеймс и другие против Великобритании[813], одном из самых странных случаев — по меньшей мере, для моих студентов из экс-СССР,— которые рассмотрел Европейский суд по правам человека. Джеймс был не кем иным, как попечителем владения герцога Уэстминстерского, а сам герцог был вторым заявителем. Герцог жаловался, что его конвенционное право на частную собственность было нарушено актом 1967 г. о реформе системы владения на правах аренды тогдашнего лейбористского правительства, позволившим его арендаторам в районе Белгрейвия выкупить свои дома. Соответствующее положение Конвенции утверждает, что «никто не может быть лишён своего имущества иначе как в интересах общества…». Суд был должен определить значение слов «интересы общества» в случае герцога и лейбористского правительства. При этом он использовал выражение «социальная справедливость» не меньше четырёх раз.

Привожу самые значительные отрывки. Обратите внимание на ссылку на «социальную справедливость».

«Не может быть прочитано в английском выражении „в интересах общества“, что передаваемая собственность должна быть помещена в пользование широкой публики, или, что сообщество в целом, или даже его существенная доля, должно прямо получить выгоду от принятия. Принятие собственности во исполнение политики, рассчитанной на увеличение социальной справедливости внутри сообщества, может должным образом быть описано как осуществляющееся „в интересах общества“. В частности, справедливость правовой системы, управляющей договорными правами или правами собственности частных сторон,— вопрос общественного значения, и потому законодательные меры, предназначенные установить такую справедливость, способны быть „в интересах общества“, даже если они включают принудительную передачу собственности от одного индивида другому».

То же было применено к компенсации, которая могла быть меньше полной рыночной стоимости. Суд заявил что Конвенция

«…Не гарантирует, однако, право на полную компенсацию при всех обстоятельствах. Законные цели „интересов общества“, такие, как преследовались в мерах экономической реформы или мерах, предназначенных для достижения большей социальной справедливости, могут требовать менее чем возмещения по полной рыночной стоимости. Кроме того, право пересмотра Суда ограничено установлением, выпадают ли условия компенсации за пределы оценки государством в этой области».

С моей точки зрения, значение этого решения и использованного Судом языка получило недостаточное внимание в новолейбористской Великобритании, кроме как, возможно, в ДМР Клэр Шорт (в противоположность Хилари Бенну). То есть, что права человека, как они ныне защищены законодательством, не так ограничены и уравновешены индивидуальной ответственностью, как настаивают коммунитарии в Кабинете, во всяком случае, когда это ответственность родителей-одиночек и получателей пособия. Напротив, истинная ответственность лежит на индивидах и корпорациях, владеющих истинной экономической властью и чьи права на нестеснённое наслаждение своей собственностью были значительно расширены.

Теперь я обращаюсь к такому аспекту отношений между правами человека и социальной справедливостью.

Взаимное осуществление через борьбу

Одна из причин, по которой меня особенно радуют преподавание и изучение прав человека, состоит в том, что к этой теме можно подойти лишь через множество дисциплин. Юристы всегда будут склонны сводить права человека к просто ещё одному набору позитивных инструментов. Для понимания корней понятия необходимы философы и антропологи. Невозможно уяснить практическое применение и содержание прав человека без сотрудничества с политологами и социологами.

Социальная справедливость ещё не существует как отдельная дисциплина, хотя внушительный Международный проект социальной справедливости, в котором работают социологи из Германии, США, Восточной Европы и бывшего СССР, изучал отношение между политической культурой и посткоммунистическим переходом с точки зрения социальной справедливости[814].

Но можно заметить, что вопросы социальной справедливости воодушевляют не только социальную политику, но и другие независимые дисциплины. Вот — выборка совсем недавних журнальных статей. Возьмём, к примеру, политику здравоохранения: Фабиенн Питер исследует равенство доступа к здравоохранению «…исходя из того, что общественное неравенство в области здравоохранения неправильно не просто потому, что фактические результаты отклоняются от некоторого рассматриваемого как идеал образца, а скорее потому и постольку, что они есть выражение и продукт несправедливых экономических, социальных и политических учреждений. Таким образом, стремление к равенству доступа к здравоохранению включается в стремление к социальной справедливости вообще»[815].

В области городских и региональных исследований мой бывший коллега Майкл Харло размышляет над фактом, что обеспокоенность конкурентоспособностью, стоящая в центре «нового лейборизма», покончила с социал-демократической идеологией «атакой на „зависимость от пособия“, а также упором на самостоятельность индивидов и сообществ, на консервативную концепцию сообщества и базовых ценностей»[816].

Если вернуться к правовой дисциплине, Джонатан Штайн утверждает, что новая сеть «Коммьюнити лигал сервис», предназначенная для улучшения доступа к правосудию, нуждается в миссии социальной справедливости[817]. Он утверждает, что «КЛС», стремясь к экономической эффективности в случаях индивидуальной юридической помощи, упускала возможность продвигать социальную справедливость. Образовательная политика — ещё одна область, в которой соображения социальной справедливости играют центральную роль.

Можно видеть, что все эти критические исследования посвящены не просто академическим вопросам. Они касаются реальных жизней женщин и мужчин. В частности, затрагивают ядро правительственной политики, внутри страны и за рубежом. Марсель Виссенбург, по-моему, верно указал на характер проблемы. Он утверждает, что практика «новолейбористского» «третьего пути» противоречит как идеям Джона Ролза о перераспределительной справедливости, так и социальной справедливости в более широком смысле. Вот его наблюдение: «Вместо того чтобы вымарать худшее в социализме и заменить лучшим из либерализма, кажется, что в отношении социальной справедливости „третий путь“ заменил лучшую часть социализма, перераспределительную справедливость, худшей частью либерализма, выживанием самых приспособленных»[818].

Почему я использую слово «борьба»? Я сказал бы, что вопросы социальной справедливости всегда и неизбежно касаются жизней и надежд групп, коллективов людей. Именно поэтому индивидуалистский либерализм так враждебен этому понятию.

В другом месте я ратовал за применение критического реализма, находя его корни в озарениях Карла Маркса. Как объясняет Норман Джерас:

«Марксовы явные утверждения морального релятивизма выражают, фактически, моральный реализм, определяющий материальные условия, необходимые для достижения „высших“ стандартов справедливости, а не отрицающий, что такие внеисторические этические суждения могут быть сделаны. Отнесение принципов справедливости к юридической категории слишком узко; они могут представляться также, независимо от каких-либо инструментов принуждения, как просто этические принципы оценки и определения