Политические сочинения. Том III. История политических институтов - Герберт Спенсер Страница 40

правильной формы правления», а затем далее читаем, что «преступники наказываются иногда изгнанием из своей трибы». Некоторые из аборигенов гор Индии, очень не похожие на этих колумбийцев по типу и по своему образу жизни, представляют подобное же отношение между неразвитой политической сдерживающей силой и сдерживающей силой общественного неодобрения (aggregate feeling). Между бодо и дималами, деревенские старшины которых суть только пользующиеся уважением старцы, не имеющие никакой принудительной власти, члены, провинившиеся против обычаев, «наказываются выговором, штрафом или изгнанием из общины, смотря по степени проступка». Но контролирующее влияние общественного чувства в группах, имеющих слабую политическую организацию или не имеющих ее вовсе, с особенной ясностью сказывается в той силе, с какой оно действует на тех, кто обязан мстить за убийства. Об аборигенах Австралии сэр Джордж Грей пишет: «Самый священный долг из всех, которые туземец обязан выполнить, есть мщение за смерть его ближайшего родственника, которое лежит исключительно только на нем; до тех пор, пока он не выполнит этого долга, его постоянно преследуют укорами старые женщины; а если он женат, то его жены скоро оставляют его; если же он не женат, то ни одна молодая женщина не станет говорить с ним; его мать постоянно будет жаловаться и плакать о том, что родила такого недостойного сына; его отец будет относиться к нему с презрением; укоризны будут постоянно раздаваться в его ушах».

Затем мы отметим, что еще долгое время спустя после появления политического контроля он остается подчиненным контролю общинного чувства – как потому что при слабой степени развития политической организации глава общины не владеет еще большими средствами для принудительного выполнения своей воли, так и потому что ненадлежащее употребление и тех небольших средств, которыми он владеет, влечет за собой дезертирство членов общины. Примеры могут быть взяты их всех частей света. В Америке между змеиными индейцами «каждый индивидуум является своим собственным господином – и единственный контроль, которому подчинено его поведение, состоит в мнении старшины, поддерживаемого его влиянием на мнения остальных членов трибы». О начальнике чинуков нам сообщают, что «его уменье оказывать услуги своим ближним и популярность, которую он имеет, – вот первая основа и мера его авторитета». Если дакот задумает совершить злое дело, то старшина может повлиять на него лишь каким-нибудь подарком или платою ему за его отказ от своего дурного намерения. Старшина не имеет никакого полномочия действовать от имени трибы и не смеет этого делать. И между криксами, хотя они и выше по своей политической организации, власть выборных старейшин «остается при них лишь до тех пор, пока они хорошо пользуются ею. Неодобрение народа является помехою при пользовании ими своей деятельностью». Обращаясь к Азии, мы читаем, что бэи (bais)[67], или начальники киргизов, «имеют над ними очень небольшую власть как в хорошую, так и в дурную сторону. Из уважения к их летам и происхождению оказывают некоторое внимание к их мнениям и ничего больше». Остяки[68] «платят дань почтения – в полном смысле этого слова – своему старшине, если он мудр и храбр, но это почтение совершенно добровольное и основанное на личном уважении к нему». О старшинах нага[69] Бутлер говорит: «Их приказания исполняются лишь до тех пор, пока они сходятся с желаниями и выгодами общины». То же самое и в Африке, как показывают нам, например, коранна-готтентоты[70]. Управление в каждом клане или краале принадлежит начальнику или старшине – обыкновенно лицу, владеющему большою собственностью; но его власть чрезвычайно ограниченна и встречает себе повиновение лишь до тех пор, пока встречает общее одобрение». И даже между лучше организованными в политическом отношении кафрами мы находим подобное же общественное влияние. «Король издает законы и приводит их в действие единственно согласно с своею волею. Однако у народа есть власть, уравновешивающая его собственную: он царствует лишь до тех пор, пока ему желают повиноваться». Если он царствует дурно, ему отказывают в повиновении.

Итак, политическая власть в ее примитивной форме есть чувство общественности (feeling of the community), действующее через неоформившуюся – или же принявшую определенную форму – агентуру. Несомненно, что вначале власть старшины есть в известном отношении власть личная: его большая сила, мужество или знания дают возможность поддерживать свою индивидуальную волю. Но очевидность убеждает нас, что его индивидуальная воля является лишь маловажным фактором и что власть, которою он владеет, пропорциональна тому, в какой степени находят в ней свое выражение желания остального народа».

§ 467. Хотя это общественное чувство (public feeling), которое первоначально действует само по себе и потом отчасти через агента, есть до некоторой степени самопроизвольное чувство тех, у которых оно является, однако в более широком смысле оно есть мнение, заложенное в них или предписанное им. Во-первых, эмоциональная природа, обусловливающая общий образ поведения, наследуется от предков, являясь продуктом всех предшествовавших деятельностей; во-вторых, частные мотивы, прямо или косвенно определяющие предпринимаемый способ действия, внушаются на ранних ступенях развития старшими при посредстве требований, верований и обычаев, унаследованных трибою. Говоря кратко, правящее чувство (governing centiment) является накопленным и организованным чувством прошлого.

Достаточно вспомнить о тех увечьях, которым в предписанном возрасте подвергается каждый член трибы, – выбиванию зубов, ранам тела, татуированию, пытке; достаточно вспомнить о том, что от этих предписаний обычая не убегает никто, чтобы увидеть, что направляющая сила, существующая раньше возникновения политической и делающая впоследствии политическую агентуру своим органом, есть постепенно сложившееся мнение бесчисленных предшествовавших поколений или, скорее, не мнение, которое строго говоря, есть интеллектуальный продукт, совершенно бессильный, – чувство, ассоциировавшееся с мнением. Это мы находим повсюду при начале развития главной контролирующей силы.

Чтобы дать понятие о той силе, с которой действует это передающееся мнение, можно указать на туписов[71], которые думают, что, «если бы они отступили от обычаев своих праотцев, их постигло бы истребление». В одной из наиболее диких триб на горах Индии, у жуангов (Juangs), которые почти не знают даже и той одежды, какую знали Адам и Ева (насколько нам известно об одежде этих последних), женщины долго не расставались со своими лиственными повязками в уверенности, что перемена в них могла повредить.

О коранна-готтентотах мы читаем, что, «когда нет подходящего случая в древних обычаях, всякий человек действует так, как ему на его собственный взгляд кажется». Хотя старшины дамаров «имеют неограниченную верховную власть, однако они почитают традиции и обычаи своих предков». Смит (Smith) говорит: «Едва ли возможно сказать, что арауканианцы имеют законы, хотя у них есть многие древние обычаи, которые они свято почитают