Без демократии не получится. Сборник статей, 1988–2009 - Егор Тимурович Гайдар Страница 24

не является самым экономически разумным, мы вынуждены были на него пойти под давлением Верховного Совета, и в ближайшее время здесь возможны значительные потрясения. Перебирать можно долго, но общий баланс ясен: сделано полшага. Из абсолютного тупика ноября 1991 года выйти удалось, не свалившись ни в экономический коллапс, ни в гражданскую войну, ни в диктатуру. В этом смысле стратегия и тактика реформ показали свою эффективность, экономика избежала летального исхода, более чем возможного в 1991 году. Но не удалось создать серьезный задел для решения главной задачи — структурной перестройки всей экономики, массированных инвестиций, обновления технической базы, роста производства, возникновения здорового среднего класса. Реформы не исчерпали себя, их просто прервали.

Может быть, однако, найден более эффективный курс? Этого не утверждают, кажется, даже наши оппоненты. Беда в том, что пока никакой курс взамен вообще не предложен. Единственное теоретическое новшество, пожалуй, заключается в демонстративном отказе вообще от «теоретических мудрствований», в установке на «практику», практический опыт. Сама идея «команды», объединенной экономической идеологией, отброшена. Г. Явлинский назвал новое правительство «типично советским». С фактической стороны это утверждение не вполне верно: например, как раз первое «советское» правительство 1917 года было единой командой, объединенной жесткой идеологией (другое дело — какой именно идеологией). Однако пафос Явлинского ясен, и, если не вдаваться в исторические детали, с ним можно согласиться. Нет правительства единой идеи, единой логики. Есть собрание руководителей разных ведомств, озабоченных судьбой своих ведомств. Если же нет центральной экономической идеи, то очень трудно, почти психологически невозможно противостоять идущим отовсюду лоббистским требованиям, требованиям субсидий, льготных кредитов и т. д. Министр, внутренне считающий, «что хорошо для моей отрасли, то хорошо и для России», и знающий, что его отрасли сегодня нужны деньги, просто не может постоянно насиловать себя, проводя — во имя каких-то там абстракций! — антиинфляционистскую политику. Так и работает практик, «хорошо знающий производство»: пытается ежедневно удерживать производство на плаву.

Однако отсутствие ясно отрефлексированной идеологии вовсе не значит, что нет вообще никакой идеологии. Идеология есть. Эта идеология банальна: «пусть идет как идет». Идеология мелких колебаний. Теоретически неплохая в определенных ситуациях (например, в условиях роста производства, финансовой стабильности), в переживаемых нами экстремальных обстоятельствах она опасна для страны. Реально «пусть идет как идет» оборачивается «пусть валится как валится». Сиюминутное спасение производства путем бумажных инвестиций есть помощь конкретным руководителям отрасли ценой ограбления России. Нет и не будет при экстремально высокой инфляции настоящих, в твердой валюте инвестиций. Нет и не будет при инфляции структурной перестройки экономики. Нет и не будет при инфляции технологического перевооружения промышленности. Нет и не будет при инфляции среднего класса — он размывается в точном соответствии с обесценением рубля. Иначе говоря, в ситуации инфляции невозможно решение тех главных, фундаментальных задач, от которых наше общество прячет голову в песок, как страус, вот уже более двадцати лет.

Вызов времени

Перестройка 1985 года возникла не как результат чьей-то прихоти. Отставание от передовых стран — технологическое, структурное, экономическое — накапливалось в течение десятилетий и приобрело к тому моменту угрожающий характер. СССР был на краю современной цивилизации, был абсолютно не готов войти в цивилизацию XXI века. С тех пор прошло девять лет — и ни одна задача из числа технико-экономических задач, которые и вызвали перестройку, по-прежнему не решена. XXI век подошел вплотную, а мы стали еще дальше от него. О проблемах технологического, экономического отставания от Запада даже и упоминать перестали, все думают лишь о том, как выжить в обозримые три-четыре месяца. Но ведь если о проблеме молчат, она от этого не исчезла, она лишь усугубилась.

Глобальная проблема России — ответить на вызов времени, войти в число современных в технологическом, экономическом, социальном смысле держав. Это действительно историческая проблема, которую пытались решать все реформаторы, великие и малые, кровавые и мирные: Петр и Ленин, Александр II и Столыпин, Сперанский и Витте, Сталин и Горбачев. Бег России к мировой цивилизации напоминает погоню Ахиллеса за черепахой — огромными сверхусилиями удавалось «догнать и перегнать», особенно в военной технологии. А затем мир «незаметно», но непрерывно уходил вперед, и опять после позорных и мучительных поражений страна «группировалась к прыжку», совершала новый рывок — и все повторялось… Трагический, «рваный, квантованный» цикл русской истории, истории рывков и стагнации. Только считаные годы были отведены для органического развития экономики (конец XIX — начало XX века), но результаты оказались замечательными. Промышленность, хотя и не до конца освобожденная, но все же максимально свободная за всю историю страны, начала быстро сокращать технологическое отставание от Запада. Я убежден: несмотря на последующие трагические десятилетия, потенциал «русского чуда» сохранился и сегодня, надо только дать ему нормальные стартовые условия.

Беда русских реформ была в том, что, столкнувшись с очередной необходимостью немедленно ответить на вызов времени, лидеры страны шли, казалось бы, единственно возможным путем: напрягали мускулы государства. Через сверхусилия государства стремились быстро вытянуть страну. От Петра Великого до Сталина — Берии мы имели возможность экспериментально проверить правильность такой «самоочевидной» тактики.

Идеологию такой реформы выразил в своем пророческом произведении, квинтэссенции русской истории, А. С. Пушкин:

О, мощный властелин судьбы!

Не так ли ты над самой бездной

На высоте, уздой железной

Россию поднял на дыбы?

Пушкина восхищала и ужасала грозная сила этой «сверхдержавной реформы». Но опыт показал: за рывком неизбежна стагнация и (или) обвал. Страна не может долго стоять «на дыбах». Сверхусилия государства даются дорогой ценой — ценой истощения общества. Решая проблемы модернизации, Российская (а затем советская) империя только с одной стороны боролась с внешним миром. С другой стороны имперское государство боролось со своим обществом. Каждый раз в экстремальной ситуации государство насиловало общество, обкладывало его разорительной данью. В результате задача военно-технической модернизации решалась на время, но зажатое общество не могло устойчиво экономически развиваться, не было социальной структуры, внутри которой человек чувствовал бы себя комфортно, мог бы реализоваться. «Узда железная» быстро ржавела и становилась цепью, впившейся в живое мясо страны. В длинные периоды стагнации общество тихонько старалось стащить с себя эту цепь, вылезти из-под непомерной тяжести государства. Классический образец — брежневский период, эта постсталинская стагнация, когда все живые силы страны существовали, противостоя государству, — будь то диссиденты, андеграунд в искусстве или теневая экономика. Но пока шла эта «холодная война» между обществом и государством, страна в целом опять отставала от свободно дышащего мира, опять переживала неизбежную стагнацию. И значит, вновь ставилась перед необходимостью новой модернизации, нового прыжка…

Идеология реформы, которую мы начали в