КПСС у власти - Николай Николаевич Рутыч-Рутченко Страница 12

— последнего германского посла в Петербурге, передавшего Сазонову в 1914 году объявление войны — на рапорте Ромберга о разговоре последнего с Фрицем Платтеном. Платтен, по возвращении в Берн из поездки с Лениным через Германию и Швецию, жаловался Ромбергу, что «социал-патриоты» имеют гораздо больше денег для своей пропаганды, чем «сторонники мира», что вызвало запрос Ромберга о средствах, получаемых группой Ленина. На этом запросе стоит отметка графа Пурталеса:

«Я говорил с Ромбергом. Этим самым поднятый в последней фразе его сообщения вопрос (где речь идет о деньгах) был улажен».

Бернское посольство и после отъезда Ленина продолжало свои связи с большевиками. Германский военный атташе в Берне Нассе в своем меморандуме от 9 мая 1917 года передает содержание разговора своего представителя Байера с большевиком Григорием Львовичем Шкловским и др. в Цюрихе накануне отъезда последнего в Россию. В этом разговоре вопрос касался, в частности, новых условий передачи денег, в связи с переездом Ленина в Россию. Условия эти заключались в следующем:

«1. Личность того, кто дает деньги, должна гарантировать, что деньги происходят из не подлежащего сомнениям источника.

2. Дающий или передающий деньги должен иметь возможность благодаря официальным или полуофициальным рекомендациям переезжать с этими деньгами русскую границу.

3. Суммы для непосредственных затрат должны быть в наличных деньгах, а не в каких-либо чеках, которые было бы трудно разменять и которые могут привлечь внимание. Швейцарская валюта может быть наиболее легко, наиболее эффективно и в то же время с наименьшими препятствиями превращена в любые наличные и необходимые деньги»[50].

Сама возможность получения денег через германского военного атташе была воспринята Шкловским и др. с «радостной готовностью». Одновременно персона германского военного атташе, готового оказать «финансовую поддержку для особой цели — работы на мир», вызывала одобрение Шкловского, потому что его «личные связи с официальными личностями в правительственных кругах здесь (в нейтральной Швейцарии. — Н.Р.) были признаны чрезвычайно благоприятными для практического исполнения проекта»[51].

Не являлись ли эти «официальные личности» национальным советником, недавно умершим швейцарским социалистом Робертом Гриммом, высланным Временным правительством в июле 1917 года из России, и национальным советником Гофманом, лично связанным не только с военным атташе Нассе, но и с самим германским посланником в Берне Ромбергом[52].

Между прочим, еще в августе 1916 года Ленин дважды писал Г. Л. Шкловскому, указывая в одном письме на работу среди русских пленных в Германии — работу, финансируемую немцами через Парвуса:

«Дорогой Г. Л … за письма пленных спасибо. Работа успешная (подчеркнуто Лениным. — Н.Р.), поздравляю!»

Еще раньше, 4 или 5 августа 1916 года Ленин писал тому же Шкловскому:

«Пожалуйста, присылайте нам, по использовании, письма пленных …»

И характерный пункт письма:

«Что давненько не было отчета о деньгах? Или уже такая масса привалила, что не сосчитать?»[53].

Таким образом из этих двух, дошедших до нас, писем Ленина (опубликованных лишь недавно, в последнем томе сочинений Ленина) со всей очевидностью вытекает, что переговоры Шкловского с Нассе не были случайны: туманные выражения писем Ленина на фоне меморандума Нассе от 9 мая 1917 года приобретают совершенно определенный смысл.

С приездом Ленина в Россию роль Парвуса уменьшается, хотя до самого конца 1917 года он, как видно из немецких документов, все еще в курсе финансовых дел большевиков.

После переговоров со Шкловским большевики постепенно перенимают непосредственно в свои руки связи с немцами. Берн и Стокгольм играют решающую роль в этих связях. Если в Берн в начале 1918 года прибывает в качестве советника полпредства Шкловский, то в Стокгольме остается целая делегация большевиков в составе Воровского, Радека и Ганецкого-Фюрстенберга. Ганецкий, будучи служащим Парвуса и его ближайшим помощником по связям с большевиками, был одновременно полуофициальным представителем Ленина, с которым последний находился в непрерывной связи до своего ухода в подполье 5 августа 1917 года[54].

Поэтому, в немецком архиве отложились главным образом документы бернского и стокгольмского посольств.

3 июня (21 мая ст. ст.) германский государственный секретарь Циммерманн извещал немецкого посла в Берне:

«Ленинская пропаганда мира неуклонно растет и его газета „Правда“ достигла тиража 300 000 экземпляров»[55].

11 июля (28 июня ст. ст.) 1917 года советник германского посольства в Стокгольме Стоббе сообщает, что, в связи с событиями 9-10 июня в Петрограде «влияние ленинской группы, к сожалению, уменьшилось». Но Стоббе спешит приложить к рапорту издание «Корреспонденции „Правда“» Ганецкого на немецком языке, где передаются «ожесточенные нападки гельсингфорской газеты большевиков „Волна“ против (готовящегося. — Н.Р.) наступления»[56].

В этом же рапорте Стоббе упоминает находящихся в Стокгольме большевиков Ганецкого, Воровского и Радека. Здесь они упоминаются в качестве лиц, ведущих начатые по инициативе Парвуса переговоры с представителями левого крыла германской социал-демократии. Действительная же роль Воровского и Ганецкого полностью выясняется из более поздней по дате, но чрезвычайно характерной, телеграммы бернского посла Ромберга министерству иностранных дел, в которой он приводит одну из полученных им телеграмм Воровского:

«15 ноября (2 ноября ст. ст.) 1917 года.

Для Бергена. Байер требует, чтобы было сказано Нассе о следующей телеграмме из Стокгольма: „Прошу исполнить ваше обещание немедленно. Мы дали обязательство на этих условиях, ибо нам предъявляются большие требования. Воровский“. Байер сообщает мне, что эта телеграмма может ускорить его отъезд на Север. Ромберг»[57].

В свете этой переписки делается понятным одно из загадочных писем Ленина, написанное им Ганецкому и Радеку вскоре после его приезда в Россию — 12 апреля 1917 года:

«Дорогие друзья! До сих пор ничего, ровно ничего: ни писем, ни пакетов, ни денег от вас не получили …»

И характерная приписка в конце письма:

«… будьте архиаккуратны и осторожны в сношениях»[58].

Приведенные документы достаточно красноречиво говорят сами за себя.

Конечно, это не все. Целых три документа в Оксфордской публикации (№№ 68, 69, 70) говорят о панике в германских правительственных кругах после июльских событий в Петрограде, когда Временное правительство издало приказ об аресте большевиков. Например, 18 августа (5 августа ст. ст.) Берлин известил свое посольство в Копенгагене:

«Подозрение, что Ленин — германский агент, было энергично опровергнуто в Швейцарии и Швеции по нашему наущению. Поэтому все следы рапортов по этому вопросу, предположительно сделанных германскими офицерами, были тоже уничтожены»[59].

На второй день большевистского Октябрьского переворота, 8 ноября 1917 года (26 октября ст. ст.), в 5 часов дня германский посол Люциус телеграфировал из Стокгольма в Берлин главному советнику по русским делам Бергену:

«Прошу послать 2 миллиона из военного кредита на известные цели»[60].

10 ноября помощник государственного секретаря Бусше с лихорадочной готовностью