Говорящие с духами: Мир сибирского шаманизма - Шаповалов Андрей Страница 11

ногах были высокие кожаные монгольские сапоги с загнутыми вверх носами. Шаманскую шапку с длинными орлиными перьями и бубен в специальном круглом чехле он нес в руках. Шапка, сапоги и чехол были тоже красными. На фоне жухлой осенней травы и ярко-зеленой прибрежной растительности он выглядел очень экзотически и создавал впечатление какой-то нездешности, но, как ни странно, театральности и нарочитости в этом не было. Шаман быстро приблизился к мужчинам. Они, оказывается, уже сложили большой костер и окружили его большими камнями. Шаман дал несколько указаний, сопровождая их энергичной жестикуляцией, проверил, правильно ли собраны дрова в костре, и начал раскладывать на коврике какие-то предметы, которые доставал из сумки, поданной водителем. Я пересел поближе и увидел на нем орлиную лапу, перевязанную лентами, большой шаманский биметаллический нож, несколько антропоморфных фигурок, пару веток сухого можжевельника, большую бронзовую курильницу, разноцветные мешочки, стянутые у горла тесемками, коробок спичек. Убедившись, что все предметы лежат ровно, он вытащил из чехла красный бубен, положил его рукояткой вверх, рядом уложил колотушку. Обернувшись, он вновь выкрикнул короткую команду и, насыпав из мешочка какой-то порошок в курильницу, опустил в нее горящую спичку. В это время один из присутствующих зажег костер. Шаман поднялся с колен, взял в руки курильницу и стал водить ею вокруг головы, рук, ног, что-то тихонько напевая или проговаривая речитативом. Это заняло довольно много времени, но шаман не спешил. Он перестал быть тем энергичным мужчиной, который распоряжался у костра, казалось, он весь ушел в себя, сосредоточившись на окуривании. Мне было понятно, что он проводит очищение, что уже начался настоящий обряд. Он окурил также колотушку, после чего продел в петлю кисть и позволил ей болтаться на запястье, потом окурил бубен. Поставив курильницу у разгоревшегося костра, он вновь обратился к присутствующим. Вперед вышла пожилая женщина с чашкой в левой руке и ложкой-девятиглазкой{11} в другой и принялась брызгать молоко «на девять небес».

Шаман повернулся к костру и начал тихонько бить в бубен, напевая. Не прерывая песни, он двигался вокруг огня. Ритм его бубна менялся, то ускоряясь, то замедляясь, мелодия становилась то громче, то тише, иногда совсем замирала и начиналась снова. При этом шаги его были ровными и медленными, казалось, они никак не связаны с музыкой и пением. Иногда он поднимал глаза к небу, иногда надолго останавливался в одной позе, продолжая колотить в бубен, сосредоточенно глядя в одну сторону, как будто ожидал там кого-то увидеть. Его действия были довольно монотонными, смотреть было особенно нечего, и я начал наблюдать за собравшимися. Они сидели на камнях или прямо на земле, расположившись небольшим полукругом. Некоторые, особенно люди старшего поколения, следили за движениями шамана, другие иногда переговаривались, смотрели по сторонам или просто в огонь. Никакой особой торжественности, которая должна сопровождать религиозный ритуал, я не заметил. Кроме одного: все вели себя тихо и осторожно. При этом несколько мужчин, включая водителя уазика, находились в отдалении от основной площадки и что-то делали, склонившись к земле. Потом я понял, что они разделывали жертвенное животное и вязали косички кровяной колбасы.

Шаман закончил пение, резко оборвав низкую ноту. Снял шапку с перьями, отошел от огня и присел на приготовленную кем-то кошму, поставил бубен рядом на ребро, уперев в колено, снял шапку. Устало вытер пот. Все оживились. Ему принесли воды, подошли старшие мужчины, о чем-то поговорили… Затем шаман отдыхал, иногда переговариваясь с присутствующими. Через несколько минут он поднялся, что-то крикнул. Мужчины уложили в прогоревший костер новую порцию дров, двое из них принесли тушу жертвенного барана и осторожно уложили в костер. Шаман вновь встал очень прямо, держа бубен перед собой, глубоко вздохнул и затянул одну очень низкую горловую ноту, ударил в бубен и опять неспешно двинулся вокруг костра. Он снова пел и бил в бубен, иногда встряхивая плечами, чтобы колокольчики, пришитые к плечам, звенели. На этот раз его пение было долгим, но менее разнообразным. Отдельные музыкальные фрагменты он повторял по несколько раз. Я знал, что сейчас он просит собравшихся духов о помощи. Сидящая рядом со мной женщина подтвердила это. Шаман пел около 20 минут, потом опять прервался и сел отдохнуть. Ему вновь принесли воды и предложили сладкие лепешки, но он отказался. Во время этого перерыва вокруг шамана собрались мужчины, которые неторопливо обсуждали с ним какие-то новости и говорили на совершенно отвлеченные темы.

Наконец он поднялся с земли и снова начал бить в бубен и напевать. На этот раз его движения были более энергичными, он часто кланялся практически до земли, надолго замирал, глядя куда-то поверх голов собравшихся. Пение тоже было более разнообразным. Звук и движение замерли внезапно, шаман остановился, глядя в костер. Он долго стоял, всматриваясь, потом осторожно положил бубен на землю. Снял с шеи небольшие медные тарелочки и ударил в них, вслушиваясь в чистый, протяжный звук. Повернулся и громко объявил всем собравшимся, что духи благосклонно приняли жертву и все запрошенное исполнится.

Он опять сел отдохнуть, а все присутствующие оживленно заговорили и задвигались. Мужчины вытащили из костра и унесли остатки жертвенного животного, кто-то поправил угли в костре, на них поставили большой чан с водой, в которой должна была вариться кровяная колбаса. Я увидел, что в одной группе появилась бутылка араки, которую разливали в пиалы. Мне показалось, что обряд закончен, но люди не расходились. Все занимались своими делами, но продолжали следить за шаманом. Наконец он поднялся. Произнес небольшую речь, а потом пошел обходить сидящих людей. Те, к кому он подходил, молитвенно складывали руки перед грудью и склоняли голову. Шаман проводил вокруг голов колотушкой и говорил несколько слов, иногда останавливаясь надолго, что-то терпеливо объясняя или отвечая на вопросы. Когда дошла очередь до меня, он произнес благопожелание по-русски и очень серьезно сказал, чего мне нельзя делать в ближайший вечер или ночь. Эта последняя часть обряда заняла достаточно много времени. Вода в чане успела закипеть, колбаса сварилась, ее выложили в большое деревянное блюдо. Сам чан куда-то унесли. Наконец шаман завершил свой обход. Я заметил, что последним, к кому он подошел, был хозяин фермы, главный человек в семье, тот, кто заказал обряд. Шаман вполголоса что-то сказал ему, после чего снял шаманскую шапку и громко объявил, что обряд закончен.

В тот день я был несколько разочарован и только много позже понял, что это был настоящий, проведенный по всем правилам большой обряд, который, подобно хорошо поставленному шоу, состоял из обязательных частей и элементов.