Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов Страница 47

одно из центральных мест принадлежит понятию коммуникации. Однако и сама «коммуникация» может быть понята только в контексте всего философского пути Ясперса. Поскольку Ясперс начал свою профессиональную деятельность как врач-психиатр, коммуникация предстала перед ним в свете общения врача с больным. Он подверг критике весьма распространенный тогда (да и теперь) подход к душевной болезни, при котором она исследуется прежде всего физиологическими, объективными способами, а лечению подвергается тело больного. Это наиболее примитивный и наименее эффективный метод. При другом подходе с больным обращаются как с разумным существом, ему сообщается все, что знает врач, который апеллирует к сознанию больного. Больной превращается чуть ли не в коллегу врача. Последний общается с ним на уровне Bewußtsein überhaupt – «сознания вообще», т.е. наиболее общих и обезличенных содержаний сознания. Порок этой позиции, по Ясперсу, в том, что врач и больной в действительности далеки друг от друга, между ними всегда сохраняется значительная дистанция, врач может в любой момент оборвать коммуникацию. В психоанализе аналитик, считает Ясперс, несмотря на видимость коммуникации с больным, рассматривает его не как личность, а как объект исследования:

«Фрейд так же осваивает душу, как Эдисон мертвую природу»[356].

И в том и в другом случае врач наталкивается на некий барьер, этот барьер – личность пациента. Она же представляет собой переплетение множества уровней ментальности. Она – целостность, и в этом качестве личность не поддается полной объективации.

Таким образом, занятия психотерапией и психологией натолкнули Ясперса на мысль о многослойности сознания и личности и способствовали осознанию коммуникации как особого способа проникновения в личностный мир. В «Психологии мировоззрения» мы видим последовательное стремление разработать идею «слойности» образов мира в сознании человека.

«Под образом мира (Weltbild) мы понимаем, – пишет Ясперс, – совокупность предметных содержаний, которыми обладает конкретный человек»[357].

Это содержание отливается в три основные формы, в три «мира». Первый из них – мир «переживаемый, сросшийся с душой», он не может быть словесно оформлен, и знание о нем невозможно в предметных формах. Тем не менее ему присуща «внутренняя действенность». Его можно наблюдать только извне, сам субъект не обладает знанием об этом мире. Второй мир – это мир объективированного, мир ясного знания. Мир, о котором мы способны сообщать другим. Этот мир может и не быть так тесно связан с нашей душой. Скорее напротив, существует постоянный процесс превращения того, что мы переживаем, в нечто отдельное от нас, как бы поставленное перед нашим сознанием. В этом процессе из внутреннего неразрывно сросшегося с нашей душой мира возникает как бы второй внутренний мир. При этом первый мир продолжает существовать в качестве маргинального явления, но он постоянно оказывает влияние на процесс объективации. И, наконец, третий мир – это рациональное, только «знаемое», но не переживаемое. Это мир усваиваемого извне, но не проходящего через глубины души. Все эти три мира тесно переплетены в индивидууме. В зависимости от преобладания того или иного мира мы получаем и определенный тип личности.

Собственно говоря, здесь мы имеем дело всего лишь с попыткой так или иначе показать неоднородность душевного мира. Но уже в этой ранней работе очевидно стремление Ясперса отделить то, что составляет фундамент личности, ее внутреннюю основу, от всего «внешнего», поверхностного. И уже здесь совершенно ясно выстраивается оппозиция, которая станет в дальнейшем центральной для ясперсовской трактовки сознания и личности. Эта оппозиция такова: подлинное, глубоко пережитое, личностное противопоставляется внешнему, поверхностно-всеобщему (das bloß Allgemeine), «заученному», «безжизненному». Следует все время иметь в виду, что для Ясперса «подлинное» в сознании и личности – это плод собственных усилий человека, результат его внутренней работы.

В своей фундаментальной «Философии»[358] и последовавших за ней книгах «Разум и экзистенция»[359] и «Философия экзистенции»[360] Ясперс разрабатывает достаточно целостную систему экзистенциальной антропологии. По нашему мнению, это именно антропология, поскольку речь идет прежде всего об условиях бытия человека, его отношении к миру, его способности познать этот мир. Экзистенциальная гносеология развивалась Ясперсом в конце 30-х – первой половине 40-х годов и в более поздний период. Значительная часть этих разработок опубликована в его «Философской логике»[361], а оставшееся незавершенным учение о категориях – в посмертном издании[362].

Таким образом, уже в ранних работах Ясперса намечен центральный момент его будущей философской системы. Хотя считается, что «философия существования» противится систематизации, что она скорее «философствование» (Philosophieren), чем философия, тем не менее в работах Ясперса, начиная с его «Философии», мы отчетливо видим основные черты системности в

«различении нескольких уровней сознания и соответственно – нескольких способов отношения человека к миру, людям и самому себе»[363].

Все это верно, но требуется одно, на наш взгляд, весьма существенное дополнение: система Ясперса включает в себя в качестве исходного пункта иерархию форм бытия, без анализа которой не может быть адекватно понято и все остальное.

«Философия» Ясперса начинается с «Поисков бытия» – таково название первой части первого тома. Но прежде чем перейти к «поискам бытия» Ясперс констатирует, что любая философия, ставящая вопросы такого рода, как «Что есть бытие?», «Почему существует нечто, почему существует ничто?», «Кто я такой?», «Чего я, собственно говоря, хочу?», сама всегда исходит из некой ситуации положения в мире[364]. А именно:

«...пробуждаясь к сознанию самого себя, я обнаруживаю себя в неком мире, в котором я так или иначе ориентирован. Ранее все было само собой разумеющимся и не вызывало вопросов, теперь же я изумленно спрашиваю себя, что же собственно происходит; ведь все преходяще; я не был в начале и не буду в конце. На все эти вопросы я хочу получить ответ, способный дать мне опору, ведь осознавая свое положение, которое я не могу охватить до конца и истоки которого я не могу понять, я томим неопределенным страхом. Я могу видеть это положение только в движении, повинуясь ему, я скольжу из темноты, в которой меня еще не было, в тьму, где меня уже не будет. Я занят вещами и не знаю, важны ли они для меня. Я отдаюсь этому скольжению, но ужас охватывает меня при мысли, что нечто будет потеряно навсегда, если я не остановлю это сейчас же, и не знаю, что же это»[365].

Любые попытки бегства из такой ситуации, считает Ясперс с полным основанием, иллюзорны. Можно, пишет он, на некоторое время отдаться движению объективного мира, с которым мы все так или иначе