Звездно-спекулятивный труп - Юджин Такер Страница 19

все это лишь фон для Премы, которую я надеялся застать здесь и которой здесь нет. Я мог бы переключить внимание на то, что находится в этом кафе на переднем плане (не слишком ли много места они заняли со своим лэптопом? те двое студентов разговаривают слишком громко, я мог бы купить кофе в зернах, раз уж я здесь и — о! — здесь Доминик, привет...). Но это не стирает основного различия между фоном (Joe Coffee) и отсутствующим передним планом (Премой). Следуя терминологии Сартра, я осуществил «ничтожение» (nihilate) кафе как фона для того, чтобы освободить передний план с Премой, которой тут нет. Открывается своего рода бездна, присутствие отсутствия. Возникновение Премы как ничтойности на фоне ничтожимого кафе. Как пишет Сартр, «то, что дано интуиции, и есть мигание ничтойности, это — ничтойность фона, ничтожение которого вызывает форму, требует ее появления»[109].

Это означает, что сартровское понятие ничтойности почти противоположно хайдеггеровскому. Для Хайдеггера «ничто» соответствует Бытию, которое само не есть сущее среди прочего сущего и обладает философским приоритетом перед тем или иным сущим. У Сартра, напротив, пример с кафе показывает, что сначала всегда есть бытие, которое затем оказывается «не здесь», — всегда сначала «есть» и уже потом «нет». «Это значит, что бытие предшествует ничтойности и ее обосновывает. Под этим необходимо понимать не только то, что бытие обладает перед ничтойностью логическим первенством, но еще то, что именно из бытия ничтойность конкретно извлекает свою действенность»[110]. Этот вывод является ключевым для Сартра, поскольку он позволит выдвинуть понятие «свободы», основывающееся на ослаблении связки между интенцией и действием, между ожиданием кого-либо и не нахождением его здесь. Это послужит основой для его знаменитого утверждения «существование предшествует сущности».

Несмотря на все свои различия, Хайдеггер и Сартр бьются над загадкой, которую ничто/ничтойность представляет для философии, — загадкой, которая требует от философии охватить одной мыслью «есть» и «не есть» ничто/ничтойности. Хайдеггер скрывает ничто за языком Бытия и сущего, где «ничто» не противостоит Бытию, а полкостью соразмерно ему. Сартр подобным образом скрывает ничтойность, но за иным языком, — языком столкновения между сущими и разрыва, который может случиться, когда ожидаемое столкновение не происходит. Можем ли мы сказать, что для Хайдеггера «ничто» — это отсутствующее присутствие, а для Сартра «ничтойность» — это присутствующее отсутствие? Возможно, но это будет слишком большим упрощением.

Ален Бадью вносит в эту дискуссию еще одну деталь. Задействуя элементы математической теории множеств, Бадью использует термин «пустота» для обозначения соединения «есть» и «не есть», над которым бились Хайдеггер и Сартр. Терминология Бадью носит узкоспециализированный характер, но в крайне упрощенном виде мы можем сказать, что для Бадью пустота схватывает и хайдеггеровскую связь между ничто и Бытием, и сартровскую концепцию ничтойности, противостоящей фону, составленному из единичных сущих. Если перевести теорию множеств на язык систем классификации, — ящиков (или «множеств»), в которые мы помещаем различные вещи (или «элементы»), — то пустота (или «пустое множество») является множеством, которое не имеет элементов (ящик, в котором ничего нет). И тем не менее она по-прежнему может обозначаться как пустое множество (двойной скобкой {} или символом Ø). Таким образом пустое множество обозначает и свое присутствие, свою «нечтовость» («somethingness»), как множества, и свое отсутствие, свою «ничтойность», как множество без элементов. Но обозначая себя таким способом — как множество без элементов, множество [содержащее только] ничто, — пустое множество присоединяет «нечтовость» к своему содержимому (которое есть ничто). Такие логические виражи позволяют Бадью как философу предложить некую философию, основанную не на присутствии и «нечтовости» (традиция Хайдеггера и Сартра), а на пустоте: «Речь здесь идет об именах — „ничто“ или „пустота“, — потому что бытие, обозначенное этими именами, не является ни локальным, ни глобальным. Название, которое я выбрал, — пустота, — точно указывает на то, что ничто не представлено, никакого термина, а также на то, что обозначение этого ничто оказывается „пусто“...»[111]

«Бытие и время», «Бытие и ничто», «Бытие и событие» — внушительные философские тома, написанные часто тёмным, непонятным языком. Но и они преподносят сюрпризы, неожиданные даже для самих авторов. Несмотря на разницу в подходах, и Хайдеггер, и Сартр, и Бадью начинают с самого главного философского вопроса: «Почему скорее есть нечто, а не ничто?» Но в итоге они обращаются к иному вопросу: «Что делать с ничто?» Происходит это на двух уровнях, которые давным-давно обозначил Аристотель: что такое «ничто», в утверждении «есть ничто», и что такое утверждение «есть», когда говорится «есть ничто»?

Вся философия, которая еще со времен античности, казалось бы, только и озабочена решением проблемы бытия, обнаружила такую же, только тщательно скрываемую озабоченность небытием, ничто, ничтойностью, пустотой. Возможно, Сартр не далек от истины, когда говорит, что «ничтойность преследует бытие»[112].

Бог есть ничто (Майстер Экхарт)

Из всего этого можно было бы развернуть целую генеалогию ничто/ничтойности в философии эпохи модерна, подмечая, как прозрения Хайдеггера, Сартра и Бадью прокладывают себе путь в современных дискуссиях, которые ведут между собой представители спекулятивной философии. Но эти современные дискуссии вовсе не являются чем-то новым. В действительности они часто повторяют [идеи] философов домодерной эпохи. Поэтому мы можем сделать шаг назад и рассмотреть вопрос «Почему есть скорее нечто, а не ничто?» в ином свете.

В этой главе мы изучим ту роль, которую играет ничто/ничтойность в трудах Майстера Экхарта — философа, теолога и еретика, — который детально продумал возникающие в связи с ничто/ничтойностью философские проблемы. Важно то, как в своих проповедях Экхарт использует язык отрицания и ничтойности в зависимости от того, что он описывает: Бога, творение или загадочное «потустороннее» (beyond), которое он часто называет «Божество» (Gottheit). Во всех случаях Экхарт прибегает неантропоморфному и неантропоцентричному понятию ничто/ничтойности, которое в то же самое время неотделимо от человеческого бытия. Хотя использование Экхартом терминов ничто, ничтойность и пустотность напрашивается на сравнение с Кьеркегором, Ницше и дзен-буддизмом, при помещении в контекст мистической медиации они получают специфическое значение и смысл[113].

Проповеди Экхарта, — в соответствии с теологической традицией, в которой он был воспитан, — начинаются с выделения отдельных фрагментов Писания, которые он затем подробно комментирует, отталкиваясь в развитии своей мысли от отдельной фразы или даже одного слова. Важно постоянно помнить об этом, читая Экхарта. Наше внимание будет сосредоточено на проповеди № 19, в которой, основываясь на фрагменте из Деяний апостолов 9:8, Экхарт строит свои рассуждения об отношении между божественным и «ничто». Текст