Вещь и имя. Самое само - Алексей Федорович Лосев Страница 11

· Exner. Über Nominalismus und Realismus. Prag., 1842;

· Stöckl. Der Nominalismus und Realismus in der Geschichte d. Philos. 1854;

· H.O. Köhler. Realismus u. Nominalismus in ihrem Einfluss auf die dogmatische Systeme d. Mittelalters. Gotha, 1858;

· J.H. Löwe. Der Kampf zwischen den Realismus u. Nominalismus im Mittelalter. Sein Ursprung und sein Verlauf (Abhandl. d. Kais. böhm. Gesellsch. d. Wissensch. VI Folge. 8 Bd.);

· J. Reiners. Der Nominalismus in der Frühscholastik. Münster, 1910 (Beitr. z. Gesch. d. Mittelalt. VIII, 5);

· M. Grabmann. Die logik der Sprache im Mittelalter.

В Новое время из анализа слова исходили многие философы XVIII в., рационалисты и эмпирики. Типичен Локк 23* (см. 3 часть его «Опыта о человеческом разуме», пер. А.Н. Савина). Впервые серьезно отнесся к языку немецкий идеализм. У Шеллинга 30* (напр., в «Philos. d. Kunst», Sämmtl. Werke I. 5, 482 – 485) и Гегеля 31* («Энциклопедия филос. наук», <В рукописи пропуск>) мы находим весьма углубленные концепции языка. В. Гумбольдт 32* впервые применил эти концепции к реальному языкознанию, почему имя его должно быть теперь упоминаемо с особым уважением[4]. У нас в России замечательную концепцию языка как стихии самого бытия и сознания дал 35* Конст. Аксаков[5] равно как и А. Потебня 36*, которому психологизм его эпохи не помешал увидеть в языке орган самого самосознания и неотделимость имен от бытия[6]. На Западе намечающийся феноменологический метод проник и в философское языкознание, примерами чего, не в смысле полной ясности и законченности, но в смысле метода и отдельных частичных исследований, могут служить

· E. Husserl. Logische Untersuchungen. II. 1901 и Ideen zu einer reinen Phänomenologie u. phänomenolog. Philosophie, I. 1913;

· A. Marty. Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinen Grammatik u. Sprachphilosophie. Halle, 1908. I.

Прекрасную концепцию языка как специфической символической структуры дает

· E. Cassirer. Philosophie d. Symbol. Formen. I Sprache. 1923.

В последние годы у нас в России, вопреки повальному номинализму и допотопному сенсуализму и эмпиризму, развивает глубокую концепцию языка Г.Г. Шпет 37* в работах:

· Эстетические фрагменты. Петерб., II – III. 1923;

· Введение в этническую психологию. Μ., 1927;

· Внутренняя форма слова. Μ., 1927.

Эти работы с благодарностью должны быть изучены каждым ономатологом. Наконец, специально диалектическую концепцию имени я развиваю в «Философии имени». Μ., 1927[7].

Одновременное появление большого количества работ по философии языка у авторов, большей частью почти никак не связанных друг с другом, свидетельствует о том, что дух времени действительно изменился. Можно сказать, что еще никогда философия языка не занимала столь принципиального места, как сейчас. Поэтому моя маленькая работка вполне современна и уместна – конечно, для тех, кто не утерял зрения и слуха на современность и кто не одурачивает себя устаревшими антифилософскими доктринками.

II. Имя

Что такое вещь и что такое имя вещи, – известно всякому здравомыслящему. И тем не менее, проблема вещи и отношения ее к имени есть труднейшая проблема в философии вообще, и кроме того – это одна из основных ее проблем. Практическая очевидность этих двух сфер была бы совершенно безвредна, если бы те, кто философствует в данной области, действительно изображали действительность, как она есть. Хуже всего то, что эта очевидность понимается большею частью весьма узко и ограниченно, и эта основная проблема всей человеческой мысли вообще сводится на небольшое число совершенно наивных и слепых наблюдений. Самое трудное – описать и построить в мысли действительность так, как она есть 38*. Всякий знает, что такое вещь, что такое ее имя и, наконец, каково отношение имени к вещи. Но если попробовать действительно узнать доподлинно эту взаимосвязь и отдать себе в ней философский отчет, то мы натолкнемся на огромные трудности. «Вещь» и «имя» оказываются сложнейшими категориями из всех, которыми только оперирует философ. И от разрешения этих вопросов зависит и весь смысл, все значение, весь стиль его философствования.

Скажем сначала, что такое вещь как вещь. Не вдаваясь в специальный анализ, который мы произведем в своем месте, мы должны все-таки отвергнуть одно из самых грубых и самых распространенных воззрений на этот предмет. Вещь, говорят, есть все то, что нами воспринимается. Это, можно сказать, думают почти все обыватели и большинство философов. Но это совершенно неверно. Возьмем вещь как вещь. Мыслится ли в этом понятии что-нибудь такое, что указывало бы на какую-нибудь ощущаемость, воспринимаемость или мыслимость ее с чьей-либо стороны? Конечно, нет. Сначала должна быть вещь сама по себе, а потом она будет восприниматься. Если еще нет вещи, то как же она может быть воспринимаемой? Если вещь существует только в меру ее восприятия, т.е. если восприятие и есть то, что создает ту или иную вещь, то так понимаемое восприятие уже не будет восприятием, т.е. приятием чего-то отдельно существующего, да и сама вещь не будет уже вещью, ибо не будет противостоять восприятию. Следовательно, вещь вовсе не есть то, что воспринимается, ни внешними органами чувств, ни какими бы то ни было другими. Вещь должна быть определена как вещь, в своей полной объективности и предметной законченности, независимо от того, воспринимает ли ее кто-нибудь или не воспринимает. Как бы мы ее ни определяли, она не может в себе содержать решительно никаких субъективистических признаков. Вещь есть вещь, объективная вещь, и – она должна быть определена в своей полной объективности. Вот почему материализм, утверждающий, что вещи суть то, что мы воспринимаем нашими внешними органами чувств, есть типичный психологизм и, след<овательно>, абстрактно-субъективистическая метафизика, т.е. самый худший вид метафизики 39*.

Что же нужно для того, чтобы получилась именно вещь? Ясно, что вещь есть, прежде всего, некая утвержденность, положенность. Она есть, кроме того, утвержденность себя от себя же самого, т.е. она – некая определенная самоутвержденность, самоположенность. Не мы ее утвердили и положили, но она сама себя утвердила и положила. Потому она и есть действительность, действительная вещь. Воспринимается она кем-нибудь или не воспринимается, это совершенно не важно для определения вещи, для определения действительной вещи. И ничто нам не дает права ограничивать вещи только областью одних человеческих восприятий, т.е. очень узкой, случайной и условной областью. По крайней мере, в понятии вещи как вещи этого сужения совершенно не мыслится.

Но если вещь как вещь