«Господь! Прости Советскому Союзу!» Поэма Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слезы»: Опыт чтения - Роман Лейбов Страница 2

овладела тобой правота?{82}

Объясни мне, зачем, для чего же,

растирая матросский плевок,

корчит рожи Европе пригожей

сын профессорский, Сашенька Блок?{83}

Кепку комкает идол татарский,

призывая к порядку Викжель{84},

рвется Троцкий, трещит Луначарский,

только их не боюсь я уже!{85}

Я не с ними мирюсь на прощанье.

Их-то я не умею простить.

Но тебя на последнем свиданье

я не в силах ни в чем укорить!{86}

Пой же, пой, обезумевший Павка{87},

и латыш, и жидок-комиссар{88},

ясный сокол, визгливая шавка,

голоштанная, злая комса!{89}

Пой же, пой о лазоревых зорях{90},

вшивота, в ледяном Сиваше{91}.

Пой же, пой, мое горькое горе,

кровь на вороте, рот до ушей!{92}

Мой мечтатель-хохол окаянный,

помнят псы-атаманы тебя,

помнят гордые польские паны.

Только сам ты не помнишь себя{93}.

Бледный, дохлый, со взором горящим,

пой, селькор, при лучине своей,{94}

пой, придуманный, пой, настоящий

глупый дедушка Милы моей!{95}

Мой буденовец, чоновец юный,

отложи «Капитал» хоть на миг{96},

погляди же, как жалобно Бунин

на прощанье к сирени приник!{97}

Погоди, я тебя ненавижу,

не ори, комиссар, замолчи!

Черной молью, летучею мышью

плачет дочь камергера в ночи!

И поет, что поломаны крылья,

жгучей болью всю душу свело,

кокаина серебряной пылью

всю дорогу мою замело!{98}

Из Кронштадта мы все, из Кронштадта,

на кронштадский мы брошены лед!

Месть суровая всем супостатам,

ни единый из нас не уйдет!{99}

И отравленным черным патроном

с черной челочкой Фанни Каплан

на заводе, заметь – Михельсона! —

разряжает преступный наган{100}.

Эй, поручик, подайте патроны,

Оболенский, налейте вина!{101}

В тайном ларчике ваши погоны

сохранит поэтесса одна{102}.

Петька Анке показывал щечки,

плыл Чапай по Уралу-реке{103}.

Это есть наш последним денечек,

блеск зари на холодном штыке!{104}

И куда же ты, яблочко, катишь?

РВС, ВЧК, РКК.

Час расплаты настал, час расплаты,

так что наша не дрогнет рука!{105}

И, подвысив звенящие шашки,

рубанем ненавистных врагов,

ты меня – от погона до пряжки,

я тебя – от звезды до зубов{106}.

Никогда уж не будут рабами

коммунары в сосновых гробах,

в завтра светлое, в ясное пламя

вы умчались на красных конях!{107}

Хлопцы! Чьи же вы все-таки были?

Кто вас в бой, бестолковых, увлек?

Для чего вы со мною рубились,

отчего я бежал наутек?{108}

Стул в буржуйке потрескивал венский.

Под цыганский хмельной перебор

пил в Констанце тапер Оболенский,

а в Берлине Голицын-шофер{109}.

Бились, бились, товарищ, сражались.

Ни бельмеса, мой друг, ни аза.

Так чему ж вы сквозь дым улыбались,

голубые дурные глаза?{110}

Погоди, дуралей, погоди ты!

Ради Бога, послушай меня!

Вот оно, твое сердце, пробито

возле ног вороного коня{111}.

Пожелай же мне смерти мгновенной

или раны – хотя б небольшой!

Угорелый мой брат, оглашенный,

я не знаю, что делать с тобой{112}.

Погоди, я тебя не обижу,

спой мне тихо, а я подпою.

Я сквозь слезы прощальные вижу

невиновную морду твою{113}.

Погоди, мой товарищ, не надо.

Мы уже расквитались сполна.

Спой мне песню: Гренада, Гренада.

Спойте, мертвые губы: Грена…{114}

Глава II{115}

Ты рядом, даль социализма…

Б. Пастернак{116}

Спойте песню мне, братья Покрассы!

Младшим братом я вам подпою{117}.

Хлынут слезы нежданные сразу,

затуманят решимость мою.

И жестокое верное слово

в горле комом застрянет моем.

Толстоногая, спой мне, Орлова,

в синем небе над Красным Кремлем!{118}

Спой мне, Клим в исполненьи Крючкова,

белозубый танкист-тракторист{119},

спой, приветливый и бестолковый

в брюках гольф иностранный турист!{120}

Покоряя пространство и время,

алый шелк развернув на ветру,

пой, мое комсомольское племя,

эй, кудрявая, пой поутру!{121}

Заключенный каналоармеец,

спой и ты, перекованный враг!{122}

Светлый путь все верней и прямее!{123}

Спойте хором, бедняк и средняк!{124}

Про счастливых детишек колонны{125},

про влюбленных в предутренней мгле{126},

про снующие автофургоны

с аппетитною надписью «Хлеб»{127}.

Почтальон Харитоша примчится

по проселку на стан полевой.

Номер «Правды» – признались убийцы,

не ушли от расплаты святой!{128}

И по тундре, железной дороге

мчит курьерский, колеса стучат,

светлый путь нам ложится под ноги,

льется песня задорных девчат!{129}

На далеком лесном пограничье,

в доме отдыха в синем