Кристофер Райт - ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета Страница 72

Слово «Второзаконие» — это греческая конструкция, означающая «второй закон». Хоть это и не очень точно передает стих Втор. 17, 18, содержащий на иврите слова «копия этого закона» (в Синодальном переводе «список закона сего». — Прим. ред.), название книги неплохо сочетается с правовым разделом книги (Втор. 12–26). Здесь речь идет не о новом законе, а о том, что он повторяет и развивает ранние законы. Таким образом, мы видим, что многие законы из Книги завета в Исх. 21–23 встречаются вновь во Второзаконии. Однако мы будем замечать небольшие изменения, дополнения, пояснения или добавленную мотивацию. Практически в любом случае, когда закон общий для Исхода и Второзакония, вариант Второзакония обширнее. О Второзаконии говорят как о «проповеданном законе», и, конечно, Втор. 1, 5 говорит, что именно это делал Моисей: «начал Моисей изъяснять закон сей и сказал». Поэтому, в характерном для проповеди стиле, Книга Второзакония использует множество повторов, схематических структур, призывов, прошений, упрашиваний, побуждений и предупреждений. Совершенно ясно, что в страстной риторике Второзакония закон был намного больше, чем просто затвердевший сухарь законничества: он был самим хлебом жизни. «Ибо это законы Господа не пустое для вас, но это жизнь ваша» (Втор. 32, 47).

Различные виды права

Когда пытаются определить применимость ветхозаветного закона в целом, то традиционная надежда выявить особую категорию «морального закона» в противовес «гражданскому» или «культовому» не очень полезна. В своем экзегетическом и нравственном анализе Лев. 19 Элмер Мартене (Elmer Martens) отмечает:

Следует заключить, что отличия культовых, нравственных и гражданских предписаний если и не искусственны, то, несомненно, чужды еврейскому мышлению. В этой единой речи постановления о воздержании от изготовления образов (культовое), необходимости говорить правду (нравственное), и предписании сострадательного отношения к пришельцам (гражданское) соединены в хаотичной смеси. В качестве схемы, которая поможет определить отношение христиан к Ветхому Завету, подобная классификация «культовый, нравственный, гражданский» бесполезна[245].

Напротив, нам необходимо изучать и классифицировать законы Ветхого Завета на фоне их социального окружения в древнем Израиле, и затем обсуждать, какие важные нравственные особенности или принципы возникают в каждом из видов закона. Таким образом, предложенная ниже классификация израильских законов не дает ответа на вопрос: «Какие законы все еще обязательны (или хотя бы важны в этическом смысле) для нас, а какие нет?» Скорее, такая классификация поможет распознать этическую важность всего закона Израиля, поняв его функцию и цель в его собственном контексте. Это на самом деле не более чем применение фундаментального принципа библейской герменевтики, то есть: первый шаг к пониманию любого библейского текста — спросить, что он означал в своем историческом контексте, настолько, насколько мы можем определить его.

Одна из самых известных классификаций ветхозаветного закона среди ученых критической школы — это двойное деление, предложенное Альбрехтом Альтом (Albrecht Alt).[246] Альт отличает «аподиктический закон» (законы, которые обычно начинаются фразой «не делай» и образуют абсолютное повеление или запрет, как правило, не указывая конкретного наказания) и «казуистический закон» (законы, описывающие прецеденты, которые начинаются с «если…» или «когда…», после чего следуют инструкции, что должно быть сделано, какие наказания, если такие есть, применяются, и прочее). Хотя эта классификация полезна и широко используется, она, по всей видимости, слишком проста, чтобы охватить все разнообразие законов, которые мы встречаем в Пятикнижии. Более подробную классификацию предложил Энтони Филипс (Anthony Phillips).[247] Хотя классификация Филипсом уголовного права имеет свои слабости,[248] в целом предложенное им функциональное деление законов представляется убедительным, и я развил его далее в представленном ниже обсуждении.

Уголовное право

Преступлением является любой проступок, который определенное государство считает противоречащим интересам всего общества. Конкретное правовое определение специфических преступлений будет, следовательно, отличаться в разных государствах согласно историческим, социальным и культурным тенденциям и ракурсам. Соответственно, преступник наказывается ради всего общества во имя высшей власти в государстве. Поэтому уголовное право отличается от гражданского права. Гражданское право касается частных споров граждан, в которых можно апеллировать к публичной власти о вынесении решения, или же она даже может вмешиваться в судебном порядке. Однако в гражданских делах государство или национальное сообщество само не является потерпевшей стороной. Поэтому может быть множество гражданских дел, в которых не совершено преступление.

В ветхозаветное время Израиль был государством.[249] Израильтяне верили, что обязаны своим национальным существованием исторической искупительной деятельности Яхве, Господа. Именно Господь вызвал их к существованию посредством призвания Авраама, Господь освободил их из Египта, Господь сделал их собственным народом благодаря завету у Синая, Господь дал конституцию и законы, согласно которым им следовало жить, Господь даровал им землю Ханаанскую. По этой причине, а также в согласии с требованиями завета между Господом, Великим Царем, и израильтянами, вассальным народом, верховная власть в государстве принадлежала Господу.

Это значение теократии в ее ветхозаветной форме завета. Все ключевые функции социальной власти передавались в руки Господа: Господь был верховным законодателем, верховным судьей, главным землевладельцем, верховным главнокомандующим армий. Господь, иначе говоря, был царем в Израиле.[250]

Также Израиль верил, что его отношения с Господом были их raison d'etre; то есть они существовали как народ только благодаря этим отношениям, так что выживание и безопасность были связаны с сохранением их. По этой причине любое действие, которое было фундаментальным нарушением этих отношений, являлось угрозой безопасности всей нации. Проступок против Бога был проступком против государства, зависящего от Бога. Проступок против Бога и заветных отношений грозил навлечь гнев Господа на все сообщество (и несколько повествований описывают примечательные случаи подобных бедствий). Подобные проступки считались поэтому преступлениями, и к ним относились очень серьезно. Поскольку Израиль счотал Господа царем и хотел, чтобы царствование было воплощено во всех аспектах национальной жизни, социальная и богословская сфера придерживались единого мнения в вопросе понимания сущности того, чем было преступление в Израиле.

В свете этого понимания мы можем вновь увидеть центральную важность Декалога для Израиля. Он был обобщением основных видов отношений, которые либо требовались, либо запрещались властью Бога, благодаря благодати и силе которого Израиль существовал как народ. Я не хочу сказать, что Декалог по сути был кодексом уголовного права в моем понимании этой фразы. Для начала, он не содержит конкретных наказаний в списке десяти слов. Однако он устанавливает границы и обязательства завета и тем самым определяет характер и степень того, что для Израиля будет серьезным преступлением — преступлением против Господа, против завета и против всей общины завета. Другие законы растолковывают правовые детали и последствия в связи с конкретными прецедентами нарушения различных заповедей.

Знаменательно то, что все проступки, за которые в ветхозаветном законе установлена смертная казнь, могут быть отнесены, прямо или косвенно, к конкретной заповеди из Декалога.[251] В свете характера преступления, как оно описано выше, эти случаи смертной казни не должны считаться примитивными или фанатичными. Они красноречиво свидетельствуют о серьезном отношении к завету, особенно там, где нарушение последнего подвергает опасности все сообщество. Целью высшей меры наказания было сохранение жизни сообщества при помощи удержания народа от совершения подобных проступков и очищения его от тех, кто их совершил.[252]

С другой стороны, хотя все преступления, подлежащие смертной казни, можно связать с Декалогом, однако это не вполне верно: не для всех десяти заповедей была санкционирована смертная казнь. Десятая заповедь (запрет зависти) по своей сути не подвергалась какому–либо судебному наказанию, тем более смерти. Однако это говорит о том, что человек может считаться морально виновным перед Богом, не совершив внешнего, наказуемого юридически проступка. Иисус применил тот же принцип к прочим заповедям (Мф. 5, 21–24.27–28). Восьмая заповедь (запрет воровства) касается собственности, а никакое преступление против собственности не влекло за собой смертной казни в обычных израильских судебных процедурах (см. ниже). Тем не менее, из–за важности семейной земли и имущества кража все же была серьезным проступком, и поэтому включена в ядро завета.