Переводы Н. М. Карамзина как культурный универсум - Ольга Бодовна Кафанова Страница 4

Г-жа Добролюбова поясняла, какие наказания использовала бы она для исправления Эглантины: «Естьли бы в прогулке не захотела она бегать, а старалась все садиться, так бы я заставила ее прогуливаться часом долее; естьли бы она лениво училась, так бы я заставила ее учиться вдвое долее» (X, 7). Доралиса, мать Эглантины, не имела опыта в воспитании, поэтому она, желая ее устыдить, ограничилась ведением записей бесполезных расходов на испорченные игрушки, платья, музыкальные инструменты и т.д. Причем с каждым годом эти разорительные траты удваивались.

Когда Эглантине исполнилось десять лет, она заявила о своем отвращении к клавесину и желании учиться игре на лютне. Через год она забросила и этот инструмент, взялась за цитру, потом обратилась к арфе, но ни на одном инструменте играть не научилась. «Сверх того было у Эглантины много других учителей. Она училась рисованию, географии, по-английски и по-италиянски. У нее был танцмейстер и певец, музыкант, который на скрыпке должен был аккомпанировать, и учитель письма <…>. Ленивая Эглантина ничему не научилась, а издержкам конца не было» (X, 15). Девочка была не только неряшливой, но и «великим врагом чистоты», надо было часто менять все кресла, стулья и столы, «платье же на ней бывало вымарано красным карандашом, углем и чернилами» (X, 15).

На тринадцатом году жизни Эглантина была малопривлекательной особой, «она ни в чем не имела вкуса», «приятности в ней совсем не было» (X, 16). Напрасно ее мать, Доралиса, купила ей «хорошую библиотеку», надеясь, что она «полюбит чтение». Но все оказалось напрасным, и в шестнадцать лет она пребывала «в великом невежестве, которое было тем непростительнее, что для воспитания ее ничего не щадили»: «В обхождении была она столько неприятна и странна, и так часто говорила вздор, что была всем в тягость» (X, 15–16). В семнадцать лет, когда образование девушек во Франции обычно завершалось, ее мать отпустила всех учителей и показала дочери свои записи о напрасно сделанных ради нее расходах. Это оказалась огромная сумма в сто тридцать тысяч ливров. И в этот момент начались испытания, которые в конце концов исправили все пороки героини. Умирает ее богатый отец, запутавшийся в долгах. Заболевает оспой сама Эглантина, а мать, рискуя собой, помогает ее спасти. Доралиса вынуждена была продать не только все свое состояние, но и драгоценности, чтобы отдать долги мужа.

С момента выздоровления девушки, утратившей из-за болезни свежесть и красоту, начинается ее настоящее развитие. Она понимает, как была глупа, начинает учиться тому, что игнорировала ранее. Вместе с матерью она поселяется в Швейцарии, ведет скромную жизнь, любуется естественными природными красотами, которые противопоставляются «холодным садам английским» (X, 40). Жан-лис описывает многие достопримечательности, которые Карамзин бережно сохраняет в переводе вместе с комментариями. Таким образом, вместе с воспитательным аспектом в историях французской беллетристки содержался и познавательный дискурс. Девушка развивается эстетически, она, прислушиваясь к замечаниям матери, приучается видеть красоту гор и Женевского озера при разном освещении. Вместе с эстетическим развитием происходит и нравственное перерождение: «В сей счастливой стране, не испорченной еще роскошию, видна вся простота чистых нравов; женщины там любезны, разумны и добродетельны» (X, 45). Прожив полтора года в маленьком городке Морж, мать с дочерью отправляются в путешествие по стране. Они посещают Берн, Цюрих, знакомятся с Соломоном Геснером, поэтом и мастером идиллий, одну из которых Карамзин перевел. Он, с точки зрения Жанлис (которую, несомненно, разделял и Карамзин), потому достоин уважения, «что изящность его пера исходит от чувствительности его души и непорочности нрава» (X, 51– 52). Женщины провели с ним восемь дней и видели его «среди семейства и среди упражнений, видели в нем счастливого мудреца, истинного философа и искусного живописца природы» (X, 52–53).

Таким образом, Эглантина в короткое время получила несколько важных уроков в школе воспитания жизни, и последним, заключительным, стал для нее личный пример поведения знаменитого поэта. Она превратилась в очаровательную девушку: «она не имела уже той красоты, которая всякому в глаза бросается, но обладала такими прелестями, которые сильнее всякой красоты влекут к себе сердца» (X, 46–47). Эта мысль Жанлис, что красота сама по себе ничего не значит, а необходимо развитие, богатый внутренний мир, чтобы сделать человека привлекательным, проходит через все ее сочинения. В случае с Эглантиной награда не заставила себя долго ждать. Богатый знатный молодой человек, который раньше оставался равнодушным к ее сияющей красоте, полюбил ее и сделал своей женой. Таким образом, эта типичная для всего цикла история содержала многие важные элементы «истории воспитания», включая процесс познания красоты и нравственности окружающего мира, размышление об истинных и ложных ценностях, настоящей и фальшивой красоте.

Итог подводят дети госпожи Добролюбовой: «Какая хорошая история! – сказала Катерина. – Даю слово, матушка, что впредь не стану терять ни платков, ни перчаток, и не буду в саду кидать хлеба. Я даю вам слово быть бережливою и прилежною, чтобы на осьмнадцатом году не быть глупою девчонкою, чтобы уже не огорчать вас» (X, 59).

Таким образом, цикл содержал в себе литературные истории и обсуждение вытекающей из них морали. При этом «связкой» между историями становились элементы педагогической системы главной рассказчицы, которая последовательно развивала своих детей. Завершив разговор о пагубности лени, она начала готовить их к встрече с новым персонажем, господином Чудиным, обладателем замечательной коллекции медалей. С этой целью предварительно она завела разговор о нумизматике.

Таким образом, Карамзин, переведя полностью три тома «Вечеров в замке», репрезентировал новый в отечественной словесности тип литературы для юношества[19]. Новиков осознавал потребность в книгах, рассчитанных на подростков и удовлетворяющих одновременно педагогической и художественно-развлекательной целям. Юный Карамзин неплохо справился с поставленной перед ним задачей. Дополняя одно примечание Жанлис, он замечал: «Мы показываем здесь французские книги для того, что читатели наши, вероятно, более упражняются в чтении на французском языке, нежели на российском. Чтение хороших французских книг, каковое мы здесь показываем, для детей похвально; однако ж желательно было бы, чтобы они читали поболее и российских книг, писанных чистым и правильным слогом» (IX, С. 95–96). Важен еще и способ размещения этих материалов в журнале: они не дробились, а располагались сплошным массивом и фактически полностью заняли несколько томов новиковского издания.

Уже в этих ранних переводах наметилось отношение Карамзина к опыту иностранной словесности как средству, помогающему развитию национальной литературы. Он не просто перевел двенадцать