Искусство, рождённое Безмолвием - Елизавета Евгеньевна Малинина Страница 32

Дорожка в саду (родзи) храма Дзуйхо-ин. Дайтокудзи. Киото

«Пылающий в огне дом» – это мир человеческих страстей и желаний, сад же, окружающий чайную комнату, названный родзи, уподобляется «открытому и безопасному пространству» – миру просветления, отрешенности и чистоты, где найдут спасение те, кто избежит суеты мирской. В пределах родзи, «мира озарённого», все ценности из сферы обыденного – представления о бедности и богатстве, о социальных различиях – утрачивают свое значение, обретают характер призрачности и иллюзорности, уступая место законам иной реальности.

Одно из возможных прочтений родзи – «место, покрытое росой». Существует, между прочим, способ очищения сада, названный «три росы». «Нампо року» описывает это так: «Сад опрыскивают водой непосредственно перед приходом гостя; другой раз – в перерыве между чаепитиями; и последний раз – перед тем, как гости покидают чайный дом в конце ритуала» 14.

Очищение лежит в основе Пути чая. «Нампо року» свидетельствует: «В пространстве родзи первым действием хозяина будет принести воду; первым действием гостя – прополоскать рот и омыть руки. В этом – величайший смысл тя-но-ю в духе родзи и соломенной хижины»15. Продуманность каждой детали чайного действа касается и специального каменного сосуда, названного цукубай, используемого в саду для этой цели – омовения рта и рук. Само его японское название восходит к глаголу цукубау, что означает «припадать к земле», «низко кланяться».

Сосуд для воды (цукубай). Тофукудзи. Киото

Сосуд для воды (цукубай). Рёандзи. Киото

В каменных сосудах различных форм обычно имеется углубление, которое по необходимости наполняется свежей, чистой водой. Расположенный у самой земли цукубай, к которому гости подходили для омовения, побуждал их низко нагнуться, поклониться, что в символической форме выражало их готовность к смирению, отказу от «эго», гордыни, «самости», иначе говоря, тому состоянию души, которое должен воспитывать в себе тядзин.

Сэн-но-Рикю придавал этому знаку смирения огромное значение, уменьшив, например, высоту входного отверстия в чайный дом, сделав его очень низким, подобным входу в рыбачий домик (около шестидесяти сантиметров в высоту и ширину): лишь склонившись, человек был способен проникнуть в комнату. Сэн Сосицу называет эту архитектурную деталь «самой сутью чайного ритуала»16.

В пределах дзэнского храма Рёандзи, между прочим, есть знаменитый своей необычной формой и красотой цукубай. Сокровенный смысл заложен в самом дизайне каменного сосуда, поставленного здесь, как принято считать, в XVII столетии Мицукуни Токугава (1628–1700). Круглый по форме, он содержит внутри себя квадратное углубление, повторяющее форму иероглифа «рот», входящего в состав всех четырех иероглифов, что расположены по четырем сторонам сосуда: «я» (вага), «только» (дакэ), «знать» (сиру), «быть достаточным» (тариру). Смысл этого своеобразного ребуса, в зашифрованной форме передающего все ту же идею смирения духа, познавшего тщету земных привязанностей, истолковывают обычно так: «Я учусь довольствоваться лишь тем, что имею», иными словами, это означает не иметь претензий к миру, принимать его таким, каков он есть. Многослойность символики сосуда проявляется и в самой форме цукубай, повторяющей очертания старой китайской монеты, где сочетание круга и квадрата еще раз напоминаете целостности мироздания, о космосе взаимопроникающих друг в друга полярных сил инь и ян.

Идея присутствия в настоящем, полноценного переживания каждого фрагмента жизни, каждого мгновения бытия является основополагающей в буддизме дзэн. «Поймай момент настоящего и не беспокойся о догмах и теории», – говорил чаньский монах Линь-цзи (яп. Риндзай). Любое из действий человека выходит за рамки его обыденного значения, приобщает к реальности высшего измерения, если совершается с полной отдачей и вниманием, как тому учат дзэнские наставники. «Все, что нужно, – со слов Риндзая, – это вести обычную жизнь со всеми ее нуждами: одеваться, когда холодно, есть, когда голодно, ложиться спать, когда устаешь, но только при этом совершать всякое действие осознанно – и тогда любое место, где бы вы ни оказались, станет местом озарения» 17.

Та же сгущённость духа, бережное отношение к моменту настоящего, осознание его неповторимости и уникальности находит выражение и в формуле «итиго-итиэ» («единственное собрание в жизни»), приобретшей, по словам российского исследователя, статус своеобразной «философии чая» 18. Сошлемся на ставшие уже хрестоматийными слова Ии Наосукэ из его трактата «Собрание размышлений о единственном чаепитии»: «… Действительно, понятие "единственное собрание" несет исключительно глубокий смысл… Даже если собрания с тем же "хозяином" и теми же "гостями" повторять неоднократно, собрание, в котором сегодня участвуют эти лица, не будет таким же во второй раз… Высший смысл понятия "единственное собрание в жизни" заключается именно в том, чтобы ни "хозяин", ни "гости" ни в коем случае не пили даже одного глотка чая с пренебрежением к этому действу» 19.

Идея «присутствия» одухотворяет и крохотное – иногда в несколько метров – пространство чайного сада, настраивающего на осмысленное восприятие всех его тщательно продуманных деталей, начиная уже с каменной дорожки родзи, на которую сразу же ступает человек, входящий в пределы сада. Расположенные на неодинаковом расстоянии друг от друга, плоские или чуть выпуклые, небольшие или крупные камни родзи сами диктуют ритм движения через сад. Без особого к ним внимания, без определенной бдительности не всегда просто переступать по неровным, а порой и скользким камням. От их фактуры, размеров, формы, рисунка их размещения на заросшей густым и пушистым мхом земле зависит часто настроение всего сада.

Сосуд для воды (цукубай). Тио-ин. Киото

Чайный ритуал служит освобождению от диктата «эго», подобно тому, как это происходит в основанном на дзэнских принципах традиционном театре Но, где существует понятие мономанэ (букв, «подражание вещам»). Дзэами – актер театра и его теоретик – подчеркивал важность этого понятия в эстетике и философии Но. Надевая маску, актер лишается своей индивидуальности, перевоплощается в того, кого ему предстоит сыграть: демона или молодую женщину. Театральная маска заслоняет личность актера, не оставляя места для его «эго». Нечто подобное мы обнаруживаем и в чайном ритуале. Чайная комната мала и пуста: здесь не к чему привязываться, нечего считать своим; даже сердце вместе с чашкой зеленого чая полагается символически разделить с гостем. Буддийская идея «не-я» (муга) пронизывает чайный ритуал, наполняя действо глубоким религиозным содержанием. Снова напрашивается сравнение с волной – излюбленным образом учителей дзэн, – которая как отдельная сущность появляется лишь на поверхности воды, на горизонтальном плане. Но, помня свое родство с Целым, Единым, она стремится к растворению в Нем, чтобы вновь пережить ощущение слиянно-сти