Русский эксперимент - Александр Александрович Зиновьев Страница 95

П: Чтобы сделать забавные воспоминания о чужих странах, надо в них побывать неделю-другую, покопаться в справочниках и путеводителях и насочинять всяческую чушь и банальность. А если ты прожил в этих странах много лет и досконально изучал их, ничего забавного ты рассказать уже не сможешь.

Ф: Неужели так с тобой ничего забавного там и не случалось?

П: Ничего, что я счел бы забавным. Если не считать мелких бытовых несуразностей в первые месяцы, все было на редкость заурядным и через несколько месяцев — предсказуемым. Ничего неожиданного, ошеломляющего, из ряда вон выходящего.

Ф: Поразительно! Ты первый, кто так говорит. Все прочие из кожи вон лезут, чтобы как-то поразить читателей или слушателей. А ведь, глядя западные фильмы и читая западные книги, можно подумать будто вся жизнь там состоит из ярких, страстных, увлекательных приключений.

П: Жизнь сама по себе сера, уныла, заурядна и т.п. Яркость, увлекательность, значительность, трагизм, комизм и все такое прочее привносится людьми искусственно, как нечто изобретенное. Это делает культура. Современная западная культура делает это в грандиозных масштабах и с ужасающей силой. Чем серее и зауряднее жизнь, тем ярче и увлекательнее ее культурная упаковка. Массы людей приучаются смотреть на свою жизнь в этой искусственной «обертке» культуры. Для них это вторичное явление жизни становится самой сущностью жизни — отношение «оборачивается». Тут происходит нечто подобное тому, как ритуалы и церемонии королевского двора становятся главным в жизни двора.

Ф: Парады, марши, приемы, партии... Короче говоря, театрально-показной аспект жизни.

П: Да. Только тут расхождение между сутью бытия и его театрализацией достигло гротескных размеров. А я жил все 15 лет (как и 55 лет до эмиграции) в сущностном аспекте бытия.

Ф: И театральность не затронула тебя?

П: Больше, чем в России, но мало. Я привык обходиться без нее, не замечать, избегать. Первое время, когда я был в зените славы, я имел приглашения от целого ряда высших и именитых персон. Но я обычно отказывался, дабы избежать унизительных (на мой взгляд) процедур и ритуалов. Об этом стало известно, и я был исключен из числа лиц, фигурировавших в «светской» жизни. Аналогично — на других уровнях.

Ф: Это, надо думать, вредило тебе?

П: Конечно.

Ф: И ты не жалеешь об этом?

П: Нисколько.

Ф: Может об этом стоит рассказать?

П: Зачем? Одни не поверят. Другие сочтут позерством. Третьи сочтут глупостью. Я привык говорить и писать о сути явлений, причем — по возможности устраняя все, что лично связано со мной.

Ф: Ну что же, в таком случае сочиняй сухой профессорский доклад.

Коллеги

Здание института показалось Писателю обветшалым, запущенным и даже разрушающимся. Многие сотрудники института были незнакомы Писателю. Они пришли сюда уже после того, как Писателя уволили. А те, кого он узнавал, постарели, потускнели, посерели. И узнавал он их с трудом. Во всех их ощущалась какая-то придавленность, растерянность, уныние. Когда прошла неловкость встречи с человеком, которого они когда-то с яростью осудили, оклеветали, обобрали и выбросили вон, и они увидели, что их жертва «не помнит зла», они несколько оживились и повеселели. Писатель виду не подал, что творилось в его душе. Ответил на несколько пустяковых вопросов. Выслушал несколько пустяковых ответов на свои вопросы. В зале наступила тишина, когда кто-то спросил, членом каких академий и научных обществ является Писатель, и он начал их перечислять. Тишина сменилась веселым оживлением, когда Писатель пояснил, что за это ему не платят ни гроша.

Запад

В самом начале перестройки, начал он свой «профессорский доклад», бесчисленные советские «мыслители», энтузиасты перестройки, разъехались по западным странам. Хотя все они сделали карьеру в советских учреждениях, были членами КПСС и даже работниками партийного аппарата, они поносили все советское, говорили о крахе коммунизма, восторгались всем западным и видели «светлое будущее человечества» уже в капитализме. За это они хорошо оплачивались и имели паблисити. Мне не раз приходилось комментировать их выступления и участвовать в соответствующих дискуссиях. Вспоминаю одну характерную ситуацию такого рода. Один советский профессор, специалист по западным странам, заявил в Швейцарии, что и в России без «проклятого коммунизма» можно было бы жить, как в Швейцарии. Я сказал на это, что для этого нужно несколько «пустяковых» условий. Сократить население России до десяти миллионов. Прожить лет четыреста без войн. Устроить климатические и природные условия, как в Швейцарии. Открыть на каждой улице в каждом городе десятки международных банков. Предложить мировым богачам держать в них свои миллиарды и т.д. А еще лучше устроить жизнь в России, как в Монако. Никаких налогов. Открыть на каждом углу казино. Богачи со всего мира устремятся к нам, проиграют свои миллиарды, и мы за их счет вознесемся на уровень самых богатых стран мира.

Мои слова сочли за шутку, недостойную внимания. Аплодировали советским интеллектуальным кретинам и моральным подонкам, обещавшим устроить жизнь в России, как в самых богатых странах Запада, после того, как они избавят россиян от «проклятого коммунистического прошлого». А между тем в моих словах не было ничего шуточного. Я просто призывал советских людей, потерявших разум от обещаний реформаторов, трезво оценить возможности превращения России в нечто западнообразное. А для этого надо посмотреть на Запад объективно, отбросив тот идеологически-пропагандистский его образ, который овладел умами и чувствами россиян. Сейчас я расскажу о самих фундаментальных чертах западного общества, каким я его увидел сам за годы эмиграции.

Запад.Современный Запад не есть всего лишь сумма стран США, Англии, Германии, Франции и других им подобных (западных) стран, западных «национальных государств». Это есть нечто большее. Это есть социальное образование более сложное и более высокого уровня организации. Оно включает в себя в качестве основы структурные элементы, но не сводится к ним. Оно является молодым с исторической точки зрения. Оно начало складываться после Второй мировой войны и еще находится в стадии формирования.

Запад не есть нечто идиллически гармоничное целое. Формирование его происходит в острой борьбе. И внутри его имеют место конфликты и дезинтеграционные тенденции. Но это