История Византии. Том 2. 518-602 годы - Юлиан Андреевич Кулаковский Страница 88

и обособлялись от империи, чему содействовали время от времени происходившие тяжкие и даже кровавые преследования упорствующих. Так как по языку и племени туземцы не были греками, то эта вражда будила народное самосознание и создавала политическую опасность, которая сказалась в полной силе при пятом преемнике Юстиниана, когда на арену истории выступили арабы. Борьба, возгоревшаяся из-за осуждения «трех глав», тяжко отразилась на Африке и затемнила престиж «свободы», которую возвещал Юстиниан томившемуся под игом ариан римскому населению этой страны.

Страшное напряжение податных сил населения империи, которое позволял себе Юстиниан за все время своего правления, вечно нуждаясь в деньгах для своих великих дел и широких замыслов, подрывало силы государства, и исключительно фискальный дух его режима являлся элементом, деморализовавшим администрацию, которая понизилась при нем в своем моральном уровне.

Императорский двор был окружен широким кругом знатных родов, возвышавшихся преимущественно путем государственной службы. Этот класс пополнялся в значительной степени из провинциальной аристократии отдельных городских общин, из которых многие были жизненны и мощны в ту пору. Бунт «Ника» тяжко отразился на столичной аристократии. Много знатных лиц было казнено и еще большее число подверглось конфискации имущества. Процессы, навлекавшие в виде кары конфискации, были явлением издавна обычным в империи.[770] Система эта действовала и при Юстиниане и вела к скоплению в личную казну государя огромных земельных владений и больших капиталов. Мало знакомый с историей римских учреждений Прокопий возлагает на Юстиниана и особенно Феодору много тяжких грехов в этом отношении.

Поразительная деловитость Юстиниана и желание всем лично руководить и все решать усилила автократический момент государственной организации, давила придворную аристократию, которая не дала за его время ни одного видного и крупного деятеля, способного помочь императору в его великом служении на пользу государства.[771] Если Анастасий своими заботами о просвещении и своей терпимостью в смутной религиозной борьбе содействовал тому, что Юстиниан мог найти надежных помощников в великом деле кодификации права и при нем оживилось литературное творчество, то Юстиниан оставил империю своим преемникам в оскудении и духовном обеднении. Сотрудники Юстиниана были люди далеко небезупречные в моральном отношении. Дурные нравы и застарелые грехи имперской администрации упрочились при Юстиниане, и горизонт будущего омрачился. Конец своих дней Юстиниан провел в полном духовном одиночестве и от сознания этого его спасало не покидавшее его до смерти увлечение догмой христианского вероучения.

Ближайшие преемники Юстиниана не стояли на высоте сознания, которая была ему доступна, и римская империя стала превращаться в греческое национальное государство, удерживавшее по традиции старое свое наименование. При третьем его преемнике на папском троне оказался человек, потомок старой римской знати, который сумел в тогдашних условиях жизни народов запада явиться осуществителем римской миродержавной идеи в сфере церковных отношений и на почве идей Августина положить основание нового римского единства мира помимо императора. Восточная империя не давала более таких людей, и «мудрейший Юстиниан», как звали его в течение долгих веков юристы, явился последним римлянином на троне императора.

ЮСТИН II

ВСТУПЛЕНИЕ НА ЦАРСТВО. НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ

Юстиниан и Феодора были окружены множеством родственников. Имея полную возможность обеспечить преемство власти одному из них, Юстиниан оставлял, однако, вопрос о преемнике открытым до конца своих дней. В последние годы его правления ближе других к особе государя был его племянник Юстин, сын его сестры Вигилянции,[772] занимавший пост куропалата.[773] Он был женат на племяннице Феодоры, Софии, женщине весьма честолюбивой и властной. София разделяла монофизитские убеждения, но честолюбивые помыслы заставили ее отступиться от монофизитства, чтобы тем устранить преграду к достижению верховной власти. Она вступила в церковное общение с господствующей церковью за несколько лет до смерти Юстиниана, но слухи о ее принадлежности к монофизитскому исповеданию ходили и после, когда ей удалось осуществить свои честолюбивые надежды.[774] Двойное родство Юстина, с Юстинианом и Феодорой, повышало его шансы на преемство власти, а пребывание в столице при особе императора давало ему возможность упрочить свое положение. По сообщению Евагрия, близкого по времени свидетеля, Юстиниан колебался в своем выборе между Юстином, сыном Вигилянции, и Юстином, сыном Германа. Так как он сам не решал вопроса, то оба Юстина заключили между собой договор, что тот из них, кто окажется на троне, предоставит другому первое после себя место в государстве.[775] Юстин, сын Германа, сделал военную карьеру и в последние годы жизни Юстиниана находился на Дунае во главе военных сил, охранявших северную границу империи от той опасности, которую представляли авары в своем грозном передвижении на запад с берегов Черного моря. Юстин, супруг Софии, имел полную возможность обеспечить частными соглашениями и другими способами воздействия настроение влиятельных лиц среди столичной знати, снискать согласие патриарха, а также расположение придворных военных людей и таким образом подготовить свое избрание. Официальной записи о венчании на царство Юстина не дошло до нас, но весьма полную и ясную картину этого события дает поэма Кориппа, известного африканского поэта того времени, который был очевидцем знаменательного для Юстина торжества.

Корипп начинает свое повествование с видения, которое предварило Юстина о предреченной ему судьбе. — Ночью в полусне предстала пред ним дева — Sacra Pietatis imago — и возвестила ему волю Отца небесного — pater omnipotens — и умершего дяди, чтобы он вступил на царство. Немедленно вслед за тем раздается стук в двери его дворца. То прибыл весь синклит с патрицием Каллиником во главе, чтобы просить его принять верховную власть в осиротевшем государстве. Юстин и его супруга выслушивают просьбу сановников. Юстин колеблется. Сенаторы падают к его ногам, умоляют снизойти на их просьбу, и Юстин дает согласие. На дворе глубокая ночь. Приняты меры, чтобы весть о смерти государя не разнеслась немедленно по городу. Об этом позаботился комит экскувитов Тиверий. Юстин и София в сопровождении синклита направляются во дворец. Во время шествия поют петухи, предваряя грядущий день. Стража встречает Юстина и его супругу пожеланием счастливого царствования.[776] Войдя во дворец, Юстин и София оплакивают почившего государя на одре смерти, и София возлагает на его труп покров, на котором вышиты все его славные победы.

Между тем, в городе распространяется весть о смерти императора, и весь народ спешит на ипподром, разделяясь там по партиям. Уже раздаются возгласы: tu vincas Iustine. Под утро Юстин молится в храме Архангела Михаила, а София с дочерью — в церкви Пресвятой Девы Марии. Они возвращаются в тронный зал, и здесь