Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Мартин Малиа Страница 81

современник Эмиль Дюркгейм — наиболее серьёзный и успешный наследник Конта. Хотя немногое из их творчества прямо связано со страшными конвульсиями, потрясавшими Европу в середине века, все оно посвящено индустриальному, демократическому и беспокойному миру, который возник в результате этих конвульсий. Неудачная революция 1848 г. даже яснее, чем 1789 г., возвестила о наступлении эры массовой политики и беспрерывных социальных изменений, которую в XX в. будут именовать современностью, модерном[270].

Революция против реставрации

Первая характерная особенность событий 1848 г. — тот факт, что это была революция не против издавна установленного порядка, а против его реставрации, причём не только в национальном масштабе, в лице режима в одной Франции, а на международном уровне, в виде политики Европейского концерта (термин, появившийся после 1815 г. именно для обозначения новой, консервативной сути сообщества). Французская революция и наполеоновская империя объединили Европу, хотя и жестоко; Энгельс, вслед за мадам де Сталь, окрестил Наполеона «Робеспьером на коне», то есть завоевателем, который принёс революцию всей Европе. Реставрация 1814–1815 гг., таким образом, означала не просто возвращение Бурбонов во Францию, а общеевропейский возврат к «старому режиму» династической «легитимности». Тут, однако, существовал один важный новый элемент: Российская империя являлась европейской державой со времён Петра Великого, но теперь она как сильнейшая континентальная держава возглавила Европейский концерт.

И всё же так называемая Венская система и Священный союз, созданный с целью дать ей религиозную санкцию, представляли собой хрупкую по сути конструкцию. Если взглянуть на ещё один яркий пример европейской реставрации, Англию в 1660 г., можно понять почему. Английская реставрация была приемлемой и даже желанной для большинства элементов общества; и всё равно в 1680-е гг. она потерпела крах, потому что корона не хотела жить по новым конституционным правилам. А реставрация 1814–1815 гг. оказалась обречена с самого начала, так как с ней не соглашались ключевые элементы во Франции, и её крушение в этой стране автоматически ставило под угрозу всю международную Венскую систему, тем более непрочную, что держалась она главным образом на военной силе двух своих самых отсталых членов — Австрии и России. Возможно, даже австрийский канцлер Меттерних видел в системе, которую сам и придумал, не больше, чем операцию с рискованными вкладами. И действительно, ещё в 1817 г. в спокойной до тех пор Германии реставрация получила вызов на националистическом Вартбургском празднестве, посвящённом трёхсотлетию лютеровской Реформации.

Европейская реставрация пала жертвой трёх поочерёдных революционных волн. Первая поднялась в 1820–1821 гг. в виде ряда конституционалистских мятежей в Южной Европе: в Испании, Италии и Греции. Эти восстания были организованы небольшими группами заговорщиков из интеллектуалов и армейских офицеров. В Испании такая элитарная группа носила название Los Liberales, и во многом благодаря ей слово «либерал» вошло в широкий оборот по всей Европе. В Италии подобные «либералы» действовали через иерархические тайные общества «карбонариев» — форма организации, корнями уходившая в прежнее антинаполеоновское сопротивление. Карбонаризм затем распространился и во Францию, где в довольно обширном заговоре участвовала и такая «звезда», как Лафайет, являвшийся также лидером парламентских либералов. В Германии тогдашние студенческие братства (Burschenschaften) симпатизировали либеральным взглядам, хотя никогда не предпринимали попыток политических акций. В 1825 г. элитистский революционный либерализм проявил себя даже в далёкой России, в неудачном декабрьском восстании, участников которого стали именовать «декабристами». Хотя все восстания 1820-х гг. закончились плохо, они, тем не менее, показали, что реставрация долго не продержится.

Наконец, она дала трещину в результате революции 1830 г. В июле во Франции пала монархия Бурбонов, что спровоцировало либеральную революцию в Бельгии, а в ноябре — крупное национально-освободительное восстание в русской Польше. Бельгийцы упрочили свою независимость от Голландии, и отныне их государство служило моделью конституционной монархии для остальной Европы. Поляки были разгромлены русскими, благодаря чему их дело стало священным для международного революционного движения, а русский царь Николай I получил прозвище «жандарма Европы». Поддерживая Пруссию и Австрию, Россия представляла собой главный оплот европейской реакции. Поэтому для передовой, демократической части Запада дальнейшая либерализация Европы автоматически означала войну с Россией, а может быть, и с Австрией.

1848 г. привёл оппозиционные силы, которые наращивали мощь с 1830 г., к общеевропейскому взрыву. В феврале и марте почти все страны Европы, кроме Великобритании и России, сотрясла цепная реакция революций, бои на баррикадах заставили существовавшие монархии согласиться на учреждение конституционных собраний в Париже, Вене, Милане, Праге и Берлине. Таким образом, в 1848 г. сценарий 1830 г. повторился в европейском масштабе.

С идеологической точки зрения карбонаризм 1820-х гг. также запустил процесс развития, достигшего кульминации в 1848 г. Изначально основным требованием всех движений против реставрации были «принципы 1789 г.». Конкретно этот исходный конституционный либерализм означал представительное правление, гражданское равенство и индивидуальные права. С 1789 г. и 1793 г. соответственно появились два антагонистических варианта данного кредо. Первый — конституционная монархия, основанная на избирательном праве с имущественным цензом, которое допускало к участию в политике только состоятельных и образованных граждан. Второй — республика, основанная на всеобщем избирательном праве для мужчин. После 1830 г. эта формула получила название «демократия» — термин, со времён Платона обычно подразумевавший господство толпы.

1815–1848 гг. показали вдобавок, что границу, очерчивающую «pays legal» («юридическую страну», население, участвующее в политике), нельзя с помощью имущественного ценза защитить от «pays reel» («подлинной страны»), лишённой избирательных прав. По мере того как усиливалось до 1848 г. политическое брожение времён Июльской монархии, стало ясно, что границу политического участия не может сохранить и республика со всеобщим избирательным правом, ибо помимо формальной демократии политической республики есть или должны быть полное равенство и братство социальной республики, «социальная демократия», как её впервые назвали деятели 1848 г.

Постоянная эскалация принципов 1789 г. отразилась в эволюции терминологии того времени. В 1820-е гг. лозунгом людей доброй воли был либерализм в духе конституционной монархии. В 1830-е гг. лозунгом авангарда стала республика, неизменно понимаемая как всеобщее избирательное право или «демократия». Правда, новое и пока довольно туманное учение — социализм — предложило ещё более совершенную форму демократии. В 1840-е гг. идея республики продолжала господствовать, но зарождающийся социализм уже испытывал давление со стороны нового авангардного идеала — коммунизма с его красным знаменем, старым символом 1791 г. Хотя в строгом смысле он подразумевал конец частной собственности и полную коллективизацию общества, на практике люди использовали это слово фактически как синоним «социализма», и здесь мы последуем их примеру.

Проблема социализма

Что именно мы должны понимать под «социализмом»? За два прошлых века данный термин использовался для характеристики столь разных