Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856 Страница 8

Как известно, никакие аспекты Восточного вопроса на Венском конгрессе не обсуждались. То, что Россия собиралась выступить по этому вопросу, подтверждает подготовленное приложение к циркулярной ноте А. К. Разумовского, полностью посвященное Сербии. В документе оправдывались вооруженные выступления сербов, а российский император «ввиду общности религии» признавался «естественным покровителем христиан греко-православного вероисповедания»[59]. Подчеркивая лишь «моральное» влияние России на Балканах, документ призывал все европейские державы выступить в защиту Сербии. Хотя нота Разумовского не была представлена на конгрессе, ее появление свидетельствует о намерении России начать обсуждение Восточного вопроса с европейскими державами и еще раз заявить о своем праве на покровительство православным христианам «в связи с системой, принятой всеми государствами в отношении их единоверцев, находящихся под властью Оттоманской Порты».

Важным периодом в русско-сербских отношениях стали годы пребывания на посту посланника в Константинополе Григория Александровича Строганова. Выходец из богатейшего дворянского рода русских промышленников, Строганов начал свою дипломатическую деятельность в Испании. Уже на первом месте службы проявились политические пристрастия посланника – он счел невозможным «представлять Россию при порабощенном народе», когда испанского короля сменил на престоле брат Наполеона Жозеф Бонапарт[60]. Строганов самовольно покинул испанскую столицу, заслужив порицание императора Александра I и продемонстрировав самостоятельное политическое мышление. Несколько лет спустя Строганов получил назначение в Швецию, а в 1816 г. Григорий Александрович прибыл в Константинополь.

Турецкая столица была ответственным местом службы для любого европейского дипломата. Порой на берегах Босфора решались вопросы войны и мира в Европе. За деятельностью дипломатического корпуса, представленного при Османской Порте, внимательно следили правительства ведущих держав – только опытные и искушенные политики получали столь ответственное назначение. Строганов прибыл в Константинополь в ранге посланника. В первой половине XIX в. Россия имела послов только в трех европейских державах – Англии, Франции и Австрии. Дипломатический корпус России в Николаевскую эпоху состоял преимущественно из иностранцев, приехавших из самых разных, главным образом немецких государств. В начале царствования Николая I дипломаты нерусского происхождения составляли 68 процентов дипломатического корпуса, а к концу его правления уже 81 процент[61]. В «эпоху Нессельроде» послом в Берлине был Д. М. Алопеус, в Париже – К. О. Поццо-ди-Борго, в Лондоне – Х. А. Ливен, а затем Ф. И. Бруннов[62]. Правда, одновременно Россию за границей представляли Д. П. Татищев в Вене, А. С. Грибоедов в Тегеране и Г. А. Строганов в Константинополе. Безусловно, одно лишь происхождение не могло характеризовать дипломата как поборника национальных интересов страны. Выходец из Вестфалии Фридрих Гейсмар, русский боевой генерал, писал по этому поводу: «Вообще непонятно, отчего в России хотят узнать русского только по фамилии, тогда как следовало бы его оценивать только по деяниям и образу мыслей»[63]. Что касается нового посланника в Константинополе Григория Александровича Строганова, то его образ мыслей и практические шаги были направлены на достижение наибольших политических выгод для России.

Строганов был сторонником решительных действий по отношению к Османской империи и имел твердое убеждение в бесполезности воздействия на Порту дипломатическим путем. Он разделял распространенную в то время идею о мессианской роли России среди православного населения Турции. Политическое кредо посланника находило поддержку у второго статс-секретаря по внешним делам И. Каподистрии. Как и Строганов, Каподистрия считал, что Россия должна содействовать освобождению балканских народов от гнета османов. Некоторое время Александр I находился под большим влиянием идей своего второго статс-секретаря. Об этом свидетельствует то, что проведение политического курса в отношении Османской империи было поручено Каподистрии и Строганову, которые придерживались достаточно радикальных взглядов на роль России в Балканском регионе[64]. В личной переписке единомышленники позволяли себе критику, на их взгляд, недальновидной политики правительства, строившего свои расчеты на возможности урегулирования спорных русско-турецких вопросов путем мирных переговоров.

В инструкции Министерства иностранных дел, полученной Строгановым, подчеркивалось неоспоримое право России на покровительство православным подданным Порты и намечались задачи, которые должна была решить его миссия. Речь шла о выработке основ русско-турецких отношений, а также проведении переговоров по ряду спорных вопросов. Одним из основных пунктов противоречий оставалась проблема выполнения VIII статьи Бухарестского договора.

В многочисленных нотах и памятных записках, адресованных Порте, Строганов обращал внимание османского правительства на притеснения, чинимые сербским подданным вопреки заключенному договору, и выдвигал следующие требования: сократить в два раза подати, выплачиваемые сербами Порте, уменьшить численность турецких гарнизонов в сербских крепостях, предоставить сербскому народу право избирать себе начальников, разрешить русскому представителю находиться в Белграде, а сербскому – в Константинополе. Гарантом урегулирования сербско-турецких отношений должен был выступить российский император[65].

Османское правительство пыталось затянуть сроки исполнения своих обязательств в отношении Сербии, выдвигая встречные претензии к России относительно русско-турецких границ на Кавказе. По VI статье Бухарестского договора Россия должна была возвратить Турции все территории, занятые русскими войсками в ходе военных действий. При этом не имелись в виду те области, которые добровольно вошли в состав России. К ним относились Имеретия, Мингрелия, Абхазия и Гурия. Султанское правительство, называя две последние области оккупированными, требовали их возвращения. Став камнем преткновения, кавказский вопрос не давал возможности продолжить переговоры с Османской империей по интересующим Россию проблемам[66].

Прибыв в Константинополь и начав переговоры с османским правительством, Строганов занял жесткую позицию, обосновывая ее правомерностью выдвигаемых им требований. Наступательная манера ведения переговоров не только испугала турок, но и вызвала недовольство российского МИД. Александр I явно стремился избежать негативной реакции европейских кабинетов на резкий тон российского посланника. В Петербурге были озабочены тем впечатлением, которое могли произвести демарши Строганова перед Диваном. Насколько далеко заходил Строганов в переговорах с турками, можно судить по предписанию Петербурга «впредь тщательно избегать в ходе переговоров всяких угроз войной»[67].

Русско-турецкие переговоры не остались незамеченными в Европе. Российский посол в Лондоне Х. А. Ливен сообщал К. В. Нессельроде о том, что английский статс-секретарь по иностранным делам лорд Р. С. Каслри выражал беспокойство по поводу объяснений Строганова с Портой, вызывавших у «недоброжелателей» подозрение в завоевательных планах России[68]. И. Каподистрия еще до отбытия Строганова в Константинополь предвидел подобный ход событий. «Дискуссии будут такими, – предупреждал он, – что Турция и остальные европейские державы решат, что Россия скрывает свои настоящие планы и не хочет ликвидации притеснения (сербов. – Е. К.), а, напротив, требует только поводов, по которым бы могла начать новую войну»[69].

Строганов отлично понимал, что несговорчивость Порты зависит от поддержки ее Англией и Австрией. Османское правительство не могло затягивать переговоры с Россией, не заручившись поддержкой западных держав, хотя и они, в свою очередь, не пользовались полным доверием турок. Султан не доверял ни английскому послу в Константинополе Р. Листону, ни австрийскому интернунцию И. Штюрмеру, и если и прибегал к их помощи, то лишь потому, что был уверен в их враждебном отношении к России. Запросив посредничества К. Меттерниха в русско-турецкой дискуссии по Сербии, османское правительство не сомневалось в том, что это позволит решить сербскую проблему в пользу турок[70]. Австрийцы были готовы подтвердить процветающее положение Сербии и безосновательность русских претензий[71].

В течение 1816–1817 гг. Строганов провел многочисленные встречи с членами Дивана – в дипломатических документах они назывались «конференциями». Турки старались всячески затемнить ситуацию в Сербии, ссылаясь на то, что уже решили все спорные вопросы в устных договоренностях с сербами. Кроме того, сам способ ведения конференций был утомителен для русского посланника: переговоры постоянно прерывались церемонией подачи кофе и курения чубука, после чего зачастую нельзя было вернуться к обсуждаемому предмету.