Защитники Отечества. Сво – Война в стихах и прозе - Ирина Ивановна Ряполова Страница 7

– Пей!

А он от жары и сухости во рту, взял, да и выпил всю воду из кружки. Засмеялись тут наши штабные:

– Значит, говоришь, вода отравленная… А сам хлебаешь её в полный рот! На гауптвахту! Пока…, а потом правосудие разберётся, как с предателем поступить!

Было решено к колодцам поставить охрану, которая бы сменялась через несколько часов. Караулили воду, как зеницу ока! Вода была на вес золота! Она – то и спасла жизни сотен тысяч наших солдат, которые вперемешку между боями развозили её мирному населению, всё чаще детям и старикам, переживающим в голоде и холоде лихолетие войны. Хотя бы по глоточку каждому… Трудно это всё пережить, нет слов, но зато враг был побит! Тяжело было, но выстояли! Сила воли!!!

Думать надо головой / Рассказ

Взвод капитана Егорова после водных процедур в виде бани отправился на ночлег. Костры были потушены, на их полевой лагерь нависла непроглядная тьма. Капитану не спалось, и он, отправив дежурных поспать, сам, не отводя глаз, уставился на границу. Тихо…

Но только глаз Егорова засовел в предкушении сонного зелья, и он подумал о пересменке, как в кустах зашуршало.

– Утка, должно быть. Подраненная, но живая ещё… Надо бы проверить, – решил капитан.

Он дал условленный знак постовому – «Внимание!», а сам тихонько выдвинулся на шум к кустам.

Их было двое, разведка, похоже. Сзади его не ждали, и он навалился медвежьей хваткой на фрица, перерезав ему кадык, чтоб не крикнул, а другому всадил под самую лопатку острый нож. Дело сделано… Но он не учёл то обстоятельство, что двое их было только впереди, а сзади подходили ещё четыре человека. Они стали окружать капитана. Провал!!!

– Неужели не успеет подойти подмога? – он с надеждой оглянулся вдаль, к своим. –Почему они медлят? Неужели постовой заснул и не принял его знак?

Сердце сильно забилось. Четверо на одного – многовато, но надо как – то отбиваться!

– Ни перед чем не пасуй и не сдавайся! – вспомнил он слова своего отца.

Капитан сунул нож за голенище, пальцем нащупал взводной курок оружия и прицелился…

– Что за чудо? Неужто, свои?

Эти четверо заговорили по – русски. Он вслушивался ещё и ещё…, не показалось:

-Э-э-ээээ…, нет! На эту хитрость не возьмёшь, всяко уже бывало на войне… Доверять фрицам нельзя!!!

– Стой! – крикнул капитан. – Наземь! Руки за голову!

Но его никто не послушал. Четвёрка уже замыкали вокруг него кольцо.

– Я капитан Егоров, если вы русские, опустить оружие! Я приказываю!

Оказавшийся ближе других фриц, оскалив звериную улыбку, произнёс:

– До лампочки нам, как твоя фамилия! У нас тоже есть фамилии, но мы ими не треплем без толку.

– Дизертиры? Пособники? Кто…, если языком владеют, как родным? – размышлял капитан.

– Руки вверх! – услышал он сзади, и дуло автомата упёрлось ему в висок.

– Я русский! Я свой! – успел сказать он и прикладом получил по голове.

Очнулся Егоров в каком – то тёмном сарае. Через проём брёвен сочился тоненький луч света. На улице уже во всю был день, солнце ярко играло на небе. Лежал он на соломе без оружия, карманы были вывернуты, а изо рта шла кровь. Пошевелил ногами – сапоги на месте, значит, туда ревизия не дошла. Он сплюнул солоноватую жижу от выбитых двух зубов, но липкая кровь покрывала сено и ниже.

– В плечо, стало быть, ранен…,– он без труда отыскал на теле больное место.

В голове и ушах гудело. Привстав кое – как на корточки, он подполз к стене сарая и приник к её расщелине. На дворе, спокойно о чём – то переговариваясь, расхаживали два немца, к ним из дома выскочил третий и, размахивая вёдрами в руках, направился к колодцу.

– Комендатура, значит, – понял капитан.

– Но где же были наши? Почему не пришли на помощь? – болью в сердце отзывался вопрос.

– Саботаж? У меня во взводе завелись предатели? Продажные шкуры за немецкую тушёнку!?

-Позор, командир!!!– укорил он себя.

Под трибунал! И, не раздумывая… Не доглядел! Упустил, значит…,– терзался он.

Дверь в сарай скрипнула, и перед ним предстал рослый в два метра рыжий щербатый бугай.

– Штейт, ауф! – сказал он.

Егоров сделал вид, что ничего не понял, и равнодушно посмотрел в его сторону.

– Давай, давай…! – с акцентом произнёс немец, показывая рукой на необходимость встать.

– Штейт, ауф! Руссиш швайне! Давай, давай!– он указал на выход и заржал как сивый мерин.

Егоров, нехотя, встал и направился к двери.

– Эх, был бы автомат, я б его за русскую свинью тут же уложил, – думал капитан, выходя из сарая и оценивая обстановку.

Двое во дворе, один занёс воду в дом, ну, пусть там, внутри, тоже двое – трое. Итого пятеро – шестеро…, а он – один.

– Но не будь я сын своего отца… Мне теперь всё одно: хоть там – голова с плеч, хоть тут…! Но туда с собой я нескольких унесу!– решил Егоров, и смело вышел во двор.

Рыжий бугай уставился на него своим карим взглядом, как бы стараясь прочесть по лицу, что замышляет этот русский. Но единственное, что кажется, пришло ему в голову, так это:

– Тойлет?! Ха-Ха-ааа… Тойлет хир!– показал он рукой за угол и неприятно сморщил лицо, как будто вдруг оказался посреди навозной кучи.

– Хир, – утвердительно указал немец за угол.

Он сделал несколько шагов от русского, брезгливо прикрывая нос двумя пальцами правой руки.

– Значит, правая ведущая, – заметил про себя Егоров, обратив внимание, что автомат фриц держит в левой руке. – Учтём…, – и он покорно проследовал за угол. Мне нужно оружие! Этого дурака я сниму, а как дальше…? И если он успеет крикнуть…?

Егоров, озираясь, оценил высоту забора, расстояние до видневшегося леса, где можно затеряться.

– Ну, с Богом Егоров! Подвернувшуюся ситуацию надо использовать максимально! Значит, играем роль до конца!– отдал самому себе приказ.

Он присел за углом, не расстёгивая ремень на случай бежать, и позвал фрица:

– Бумажки не найдётся?!Папирус, папирус, – вспомнил он немецкий. – Гебен зи папирус, – пригодилось знание языка, который он зубрил в учебке. – Битте, би-ииитте шон…,– сконфузился он, изображая страдание.

Немец, заглянув за угол, с отвращением отвернулся, сплюнул через щербатый зуб, и, достав из кармана носовой платок, бросил в сторону русскому.

– Покорнейше благодарю…,– отметил тот и стал нарочито дуться, постанывая.