Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин Страница 6

Но картина резко меняется после возобновления сеймов. Начиная с шестидесятых годов, Финляндия на полных парах пошла к обособлению во всех проявлениях жизни и стала созидать в теории и на практике отдельную свою государственность. Даже финляндцев, служивших в России, она не пожелала видеть среди своих сеймовых депутатов. На сейме подняли вопрос об отдельном торговом флаге; в печати рассматривалось положение о нейтралитете Великого Княжества; общество ставило памятники финских побед над русскими войсками, а студенческая корпорация еще раньше начала пропагандировать новый гимн. Дирекция нового шведского театра распорядилась, взамен предложенного в проекте финляндского герба, выставить над царской ложей русского двуглавого орла. Финляндцы решили не переступать порога театра, пока орел не будет снят. Орла заменили буквой «А».

Финляндское законодательство последних десятилетий XIX в. систематически устраняло русское и русских из общественной жизни края. Если подвести маленький итог законодательству, то в результате получится, что постановлением 1889 г. (№ 16) им воспрещено строить железные дороги в крае; положением 1890 г. (№ 8) практика русского врача ограничена; законом того же года (№18) русским шкиперам и машинистам не разрешено служить на финляндских пароходах и судах; распоряжением 1879 г. русская акушерка вовсе не допускается к практике; основным законом края лицам православного исповедания воспрещено преподавание истории (1889 г. № 33); прибавим, что устав о воинской повинности 1878 г. (№ 25) закрыл ряды финских войск для службы русских офицеров. Русские, хотя бы и обладали большой недвижимостью, не имеют права голоса ни в городских, ни сельских общинных собраниях несмотря на то, что закон облагает его подоходным налогом на пользу общины. Русский, не состоящий в финляндском гражданстве, по праву торговли приравнен к иностранцам. И так далее и т. д.

С 9 февраля 1863 г. учебные заведения были «эмансипированы от насильственного изучения» русского языка: его заменили немецким и латинским. Русский язык, как выразилась газета Швеции, избавили от «тяжелого бремени презрения и нерасположения».

В 1819 г. профессор абоского университета Мюрён напечатал в местной газете статьи о тех выгодах, которые доставило Финляндии соединение ее с Российской державою; в пятидесятых годах на ту же тему произнес речь ректор Рейн. А уже в 1875 г. проф. Альквист, на празднике 400-летия Олофсборга, холодно и отчасти даже враждебно говорил о России, отрицая по отношению к ней всякий долг благодарности со стороны Финляндии.

Чтобы лучше понять стремления финляндцев, особенно полезно выслушать их сеймовых ораторов, высказавшихся по поводу введения в Финляндии всеобщей воинской повинности.

«Престол (Империи) может быть в опасности, как в горах Кавказа, так и на равнинах Польши и у берегов Финляндии, но выводить (финской) армии из Финляндии ни под каким условием нельзя» (Эклунд). «Для финской военной организации не может быть другой цели, кроме защиты собственной страны» (Шауман). «Когда меня спрашивают, желаю ли я принять воинскую повинность для защиты государства» (Российского), для того, чтобы отстаивать родину другого народа (т. е. русского) и политические интересы других стран (не финляндских), — я должен открыто заявить: нет. Мы можем защищать свой край и хотим остаться дома и не оставлять родины» (говорил Р. Гартман). «Всеобщая воинская повинность может быть вменена в обязанность только для защиты отечества (Финляндии); «собственная защита — в этом все»; под словом «трон» можно подразумевать только законное правительство Финляндии; когда говорится, что защищающее Финляндию финское войско содействует защите Империи, то тем самым сказано, что никаким иным образом финское войско не обязано защищать Империю» (Л. Мехелин). «Войско, которое здесь (на сейме) предполагается, не может быть выводимо из края» (Антель). «Мы, сыны Финляндии, отстраняем от себя возможность быть употребленными на любом театре войны» (Снелльман). «В среде дворянского сословия края говорят о чужих интересах, — укорял своих соотечественников гр. Кронгельм, — когда дело касается войны за Россию. Здесь господа объявляют себя свободными от всякой солидарности с тем государством (Россией), которое более полустолетия охраняло нас от всяких чужеземных нападений. Мать согрела и воспитала ребенка, а он после сего отворачивается, не желая делить ее участи». В том же смысле высказался депутат Годенгельм. По мнению Монтгомери, один из депутатов (Сильверсван), предлагая свою особую систему организации финского войска, «желал в самой организации найти непреодолимое препятствие к тому, чтобы финская армия не могла быть употреблена на что-либо другое, как только на защиту собственного края».

Так говорили представители финского народа на сейме 1877 — 1878 г. Высказались они вполне ясно и определенно и комментировать их заявлений надобности не представляется.

Те же мысли высказывала и печать Финляндии. «Россия может оказаться вынужденной вооруженной силой разрешать разнообразные столкновения, не имеющие ничего общего с интересами Финляндии», и в таких случаях, — писали тогда финляндцы, — не справедливо посылать их умирать в далекую Армению или Хиву. Финляндия, — продолжали они, — не обязана к безграничной солидарности с Россией, не обязана принимать активного участия во всех войнах Империи; «прискорбно созывать молодежь сражаться для безызвестных ей целей и против врагов, враждебность которых ей неизвестна». Иначе говоря, все в Финляндии стояли за полную обособленность своих войск и своих политических интересов.

Для всех очевидно, что собственными своими войсками финляндцы не в состоянии защитить Великого Княжества. Вместе с русскими в походы они идти не желали. Для чего-же, в таком случае, Финляндия заводила в 1878 г. свои войска? Для того, чтобы определеннее размежеваться с Россией. Свои войска нужны были этой окраине, как известный атрибут ее «государственности». Сеймовые депутаты не раз указывали на это обстоятельство, как на мотив, побуждающий их принять устав о воинской повинности. «С введением этого закона (т. е. устава), говорил, напр., Монтгомери, «молодое финское государство вступило бы в новый фазис своего развития». «В число наций мы приведены силой оружия и сохранить это положение без вооруженной силы — немыслимо. Национальная защита дала бы нам также нравственную поддержку» (Линделев). «Один финский гвардейский батальон не мог вселить в нацию необходимого для ее политического существования доверия к собственной силе. Так как наша страна образует особое государство, имеет особую конституцию и собственные законы, то мы обязаны «поставить и впредь содержать особую армию» (Гадолин). «Чтобы иметь возможность отстаивать свое положение, как государства, Финляндия неизбежно должна иметь свои средства защиты» (Антель). «Что мы прежде всего должны сделать, так это заложить прочный краеугольный камень нашего государственного устройства... создав возможно сильное и пригодное средство защиты» (Лагерборг и Н. Норденшельд). «Я с удовольствием прочел предложение сейму