Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки Страница 57

и игрушк[ой] причудливого злодея-черкеса»[694]. По мнению авторов донесения, разграбление христианской собственности, осквернение церквей и поджоги имели место не только в Тульче, но и в Исакче, Мэчине, Бабдаге и их окрестностях. Из сообщений русского консула в Галаце А. С. Романенко следовало, что жестокость черкесских расправ возрастала из‑за сопротивления, которое первоначально оказывало болгарское население их набегам. Консул ставил под сомнение искренность заявлений османских властей о бессилии перед религиозным фанатизмом и заявлял, что «не темная масса увлекает правительство, а последнее всеми мерами фанатизирует ее»[695].

Хотя Романенко обвинял османские власти, его донесение ставило под сомнение существование простого разделения на христиан и мусульман, поскольку в нем упоминалось, что болгары искали защиты от черкесов не только в селениях русских староверов, но и у крымских татар, поселившихся в Добрудже[696]. Действительно, после объявления войны набеги черкесов стали проблемой не только для христианских жителей правого берега Дуная, но и для местных мусульман, о чем свидетельствует петиция болгарского и турецкого населения деревень Батак, Дольний Студень и Горный Студень с просьбой «защитить их от нападений и грабежей черкесов»[697]. Хотя российское командование видело в черкесах наиболее проблемный элемент, оно не принимало во внимание, что черкесские набеги представляли столь же серьезную проблему для балканских мусульман, сколь и для местных христиан[698].

Российские власти рассматривали трения между мусульманским и христианским населением почти исключительно как вопрос безопасности последних. Глава русской военной разведки в Болгарии П. Д. Паренсов предлагал даже, чтобы передовые русские части раздавали болгарам оружие, поскольку жители-христиане, приветствовавшие русские войска, могли стать жертвами мести своих мусульманских соседей и башибузуков в период между выступлением передовых русских отрядов из селений и подходом основных сил[699]. Хотя Николай Николаевич отверг это предложение как крайность, он также был склонен переоценивать угрозу, представляемую мусульманами для христианского населения, и в то же время недооценивал возможность нападений на мусульман со стороны христиан или конфликтов между различными группами мусульманского населения.

Стремление защитить христианское население проявлялось и в подходе русского командования к вопросу формирования болгарского ополчения. Военное министерство приняло предлагавшиеся Фадеевым принципы формирования ополчения, однако изменило его задачу. Вместо того чтобы войти в состав авангарда, ополчение должно было теперь выполнять функции земской полиции и предотвращать грабежи, собирать разведывательную информацию и служить для взаимосвязи русской армии и местного населения. В «Основаниях для организации Болгарского войска» отмечалось, что вне зависимости от будущего политического статуса Болгарии последней потребуется вооруженная стража, которая «охраняла бы население от разбойничества турок и черкесов». В документе приводился пример жандармерии, созданной в Сирии в 1861 году для защиты христиан от «хищничества» соседних мусульманских племен[700]. Вместо того чтобы принимать участие в сражениях, ополчение требовалось «для охраны местного населения от мелких партий хищников; для исполнения в стране обязанностей конвойно-этапной и военно-полицейской службы в замен нынешних турецких заптиев, а также для оказания нашим собственным войскам всевозможного содействия проводниками, разведчиками, раскрытием средств страны и связями с населением»[701].

«Основания» предполагали формирование отрядов ополчения в западной, центральной и восточной Болгарии из местных добровольцев. Первоначально они должны были помогать русским войскам в занятии разных частей страны и оставаться там, дабы стать «готовым элементом» для формирования военной администрации и земской полиции, а также «для развития Болгарского ополчения в более обширных размерах»[702]. В этой форме проект образования ополчения был одобрен царем, который поставил его под командование генерал-майора Н. Г. Столетова, в прошлом участника Кавказской войны и завоевания Средней Азии. Вскоре после объявления войны начальник Главного штаба Ф. Л. Гейден предложил включить в состав болгарского ополчения тех болгарских и сербских волонтеров, которые участвовали в Сербо-османской войне 1876 года и теперь возвращались в Петербург вместе с русскими добровольцами[703]. Однако Николай Николаевич посчитал, что «правильная организация и боевая сила всякого ополчения» зависят от «однородности ее состава». Великий князь решил набирать в ополчение только местное население Болгарии и исключить из него «пришлых элементов», будь то «сербов, [или] других славянских и неславянских выходцев»[704]. Тем самым он придал ополчению характер специфически болгарского формирования, чье появление на правом берегу Дуная имело поляризирующее воздействие на местное болгарское и мусульманское население.

Примечательно, что у самих болгарских предводителей не было единого мнения относительно создаваемого ополчения. В частности, очень влиятельный представитель болгарского меньшинства в Румынии Евлогий Георгиев советовал русским военным агентам в Бухаресте не набирать болгарских волонтеров в отдельное национальное воинское формирование, а включать определенное количество болгар в строевые русские части и использовать их как разведчиков, например, в процессе перехода черед Балканы. Хотя разветвленная сеть деловых агентов Георгиева сильно облегчила офицерам Главного штаба сбор разведывательной информации накануне войны, лидер так называемых «старых болгар», возможно, почувствовал разрушительный потенциал особого болгарского ополчения и предпочел, чтобы русские войска полагались на традиционных балканских гайдуков[705]. Однако российские военные, даже те, кто не был столь горяч, как Кишельский или Фадеев, все больше склонялись в сторону «народной войны» и проигнорировали совет Георгиева.

Вскоре сам Столетов призвал Военное министерство пересмотреть роль болгарского ополчения как помощника действующей армии в «охране спокойствия и порядка в Задунайском крае»[706]. По мнению Столетова, ополчение должно было войти в состав русского авангарда и принять участие в боях. Российское командование должно было направлять действия болгар, которые поднимутся против мусульман, и тем самым управлять «народным восстанием» по законам и обычаям войны»[707]. И хотя ополченцы не были в числе первых войск, перешедших Дунай, точка зрения Столетова в конце концов возобладала и болгары вошли в состав передового отряда генерала Гурко, который занял Тырново и балканские перевалы и вступил в Забалканскую Болгарию в начале июля 1877 года[708]. Ниже будет продемонстрировано, что это решение имело важные последствия для отношений между христианским и мусульманским населением после начала войны.

Межконфессиональное насилие и вынужденные перемещения населения летом и осенью 1877 года

Вскоре стало ясно, что христианское население думало не только о самозащите. Как писал помощник Черкасского генерал-майор Д. Г. Анучин, сразу же после переправы русских войск через Дунай около Систово 15 июня 1877 года все местные мусульмане бежали, в то время как болгары вошли «в какое-то опьянение» и начали разграблять их жилища со «стихийною злобой». Побратавшись с болгарами, некоторые русские солдаты присоединились к погрому, «руководимому уже не местью, а низменными побуждениями». Хаос распространился и на прилегающую сельскую местность, где дезертиры из болгарского ополчения,