Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин Страница 5

ему довелось посетить в 80-е годы ряд стран Западной Европы. Любопытно, что при чтении, пусть и отрывочном, классиков марксизма, ему нравились ранние работы, с философским подтекстом, молодого Карла Маркса, где он с силой Сократа громил пороки и недостатки капитализма с общечеловеческой точки зрения. Но компрометация марксизма убогими ревнителями социалистической модели жизнеустройства была так велика, что, казалось, и ранний Маркс несколько преувеличивает пороки буржуазного общества.

Но правда капитализма как такового предстала перед всем советским народом во всей своей обнаженности социальной истины после переворота 1991 года. Той истины, против какой, оказывается, никак не попрешь, потому что она требует от тебя не совестливости, нравственности, чувства локтя, любви к ближнему, заботы об окружающем мире, защита его, а напротив – с усиленным контрастом – требует твоего почти животного инстинкта выживания и индивидуализма, невнимания к другим людям, так как они выступают для тебя, прежде всего, источником получения прибыли (денег), и оказывается, что чем беспощаднее, не обращая никакого внимания на их нужды и требования, ты себя ведешь, тем большее количество денег к тебе поступает. Да-да, та самая доля прибыли, уже и не помню, какой именно процент Маркс указывал, то ли 200, то ли 300, ради которого готов удавиться субъект этого общества, преступая всяческие законы.

Беспощадность этого мироустройства заставляла совсем по-иному взглянуть на утопические построения социалистов и на ту практику построения социализма в своей утонувшей стране, в которой ты прожил большую и – скорее всего – лучшую часть своей жизни. Она-то никак не требовала от тебя удавления своих конкурентов в науке, на производстве, в быту, чтобы достичь успехов. Понятное дело, что всего этого хватало в реальной жизни советского общества, но в массе своей оно отстаивало идеальное, возвышенное (повторю еще раз, пусть даже и искаженное в текущей действительности бездарным коммунистическим руководством, развращенной и необразованной элитой) отношение к жизни. И вдруг, в мановение руки выяснилось, что всего этого и отдаленно не предполагается в обществе победившего капитализма в России.

Я говорю сейчас, специально упрощая ход своих размышлений, о той ментальной катастрофе, которую пережило абсолютное большинство граждан громадной страны, причем независимо от национальности, вероисповедания и профессиональных занятий. Все проснулись, как в сказке, в другой стране. В общем, все соответствовало скрытым мечтаниям русского человека, когда в одночасье происходит преобразование жизни, само по себе, по мановению волшебной палочки, и никаких усилий к этому не надо прикладывать. Но все оказалось жестче и беспощаднее. Народу даже не был предложен никакой переходный адаптационный период, он был кинут в безумное море нового общества без компаса, без спасательных кругов, без ясно видимого берега.

Можно добавлять и добавлять эмоций в описании того страшного периода в жизни большинства людей, но одно ощущение не покидает автора и сейчас – именно тогда казалось, что мы можем потерять не какую-то часть России, ту, какая нам нравится больше – императорскую, советскую, но потерять всю Россию и окончательно. Как ни странно, но это ощущение все чаще посещает автора и сегодня, поскольку тот поворот в истории, какой совершается Россией сегодня, носит неповторимо экзистенциальный характер. Но об этом поговорим несколько ниже.

Заметим тут же, что капитализм так и не победил в России окончательно и то, что мы наблюдаем сейчас, это попытка, как это ни звучит странно, реставрации прежних принципов существования мировой, западной в первую очередь, цивилизации. Тех принципов, какие виделись и видятся нам истинной формой осуществившегося гуманизма западного типа общества, более-менее справедливой конкуренции, известного расцвета искусств и науки (это Запад периода Возрождения и Просвещения), что казалось нам, советским людям, «издалека» на самом деле откорректированным идеалом социальной организации людских сообществ. Понятно, что и эта проекция была иллюзией, но все же она была напрочь лишена сегодняшних признаков постгуманизма, в ней не было торжества трансгендерности, сохранялась традиционная шкала моральных требований и т. д. Россия, развив в себе по сути «дикий» капитализм, сейчас желает вернуться хотя бы к тому, уже ушедшему типу индивидуалистического социума, «благородному» и более-менее справедливому буржуазному обществу.

Россия наткнулась, как «Титаник», не на предательство Запада, как нам подчас хочется думать, хотя и это частично было, не на грабительский и бандитский характер проведенной приватизации на своей территории, не на собственную тоску о непостроенном справедливом обществе – всего этого понемногу хватало и хватает в российской действительности и тогда, и сейчас, а на то, что создаваемая и пестуемая культурой, православной религией, русским словом, преломленным в великой литературе, русская ментальность так и не смогла согласиться с попаданием на пару веков назад, в период европейского капитализма со всеми его зверствами, жестокостями, унижением человека и его личности. Россиянин привык уже к другим принципам организации социальной жизни, к иным способам гуманизации окружающей его антропной среды, к идеальным проекциям по недостижимому, но прекрасному образу будущей жизни.

Каким образом могут успешно развиваться в России капиталистические реформы, если само понятие собственности, всегда исторически находившейся в России в оригинальном статусе, не было выработано в принципе? С одной стороны, эта собственность образовывалась через владение имуществом и людьми по особым правилам – через дарение земель и крестьян дворянству со стороны царя, какой и являлся полным хозяином земли русской, как абсолютно верно написал Николай II в своем переписном листе в начале XX века. С другой, владение землей крестьянами для использования в своих нуждах и для своего барина, носило общинный характер, то есть земля не принадлежала мужику л и ч н о и не переходила внутри семьи по наследству.

После реформ Александра II и при отмене крепостничества был использован половинчатый механизм, усложнявший формирование собственности как таковой в массовом масштабе. В процессах отчуждения земли у крестьян после снятия крепостной зависимости (ее надо было выкупать, что было затруднено для абсолютного большинства сельского населения) и невозможности в полной мере почувствовать всю прелесть и силу владения своим имуществом и землей, также не возникало устойчивого рефлекса собственности. Да, принадлежность дома, как правило, плохонького и скверно в бытовом смысле обустроенного, огорода при нем, но собственность в главном своем нерве – это понимание человеком самого себя субъектом жизни и появление ответственности за себя и свою жизнь в полном объеме. А это материя страшно далекая для русского мужика, не факт, что это чувство он приобрел за последние 30 лет существования новой России.

Как хорошо показано в книге А. де Токвиля о Великой Французской революции именно вопросы собственности и земельных отношений во многом регулировали процессы самой революции, а не только лежащие на поверхности вопросы снятия