Исторический этикет - Мария Ивановна Козьякова Страница 47

другому. Он может не быть особенно интересен, но зато должен быть всем понятен, всем «по плечу». Именно таким был «жаргона большого света»: на котором говорили, ничего не выясняя, ни на чем не настаивая; не зацепившись ни за одну глубокую или оригинальную мысль, не высказывая ни в чем своего собственного убеждения, не касаясь ни жизни, ни правительства, ни науки.

Новый литературный язык, который формировался в дворянской среде, ориентировался на устную речь светской гостиной. А разговорный язык светского общества, в свою очередь, ориентировался на речь дам[37]. «Высшее общество, более чем когда, в это время было управляемо женщинами: в их руках были законодательство и расправа его», – писал Ф. Ф. Вигель. Существовало мнение, что «мужчины не в такой степени одарены способностью вести легкий разговор, как женщины». Дамы были законодательницами вкуса, сложной и тонкой «науки салонной болтовни», и потому язык гостиных, по отзывам современников, напоминал нечто, сравнимое с птичьим щебетаньем или чириканьем.

Умение держать салон, по словам П. А. Вяземского, «преимущественно принадлежит французскому, то есть парижскому общежитию… Замечательно, что последними представительницами этого искусства в Европе едва ли по преимуществу не были русские дамы…». Блестящими хозяйками гостиных были Е. И. Трубецкая А. О. Смирнова-Россет, С. Н. Карамзина. Блестящими были и посетители салонов – своим красноречием очаровывали дам П. А. Вяземский, П. Б. Козловский, а гениальность А. С. Пушкина, как свидетельствовали современники, выражалась не только в его произведениях, но и в беседе, особенно с дамами: его беседа «стоила его произведений». Сам Александр Сергеевич называл это «врать с женщинами».

Внешняя привлекательность, «вежливые приемы», образованность, «навыки французского общежития» – такими достоинствами должна была обладать хозяйка салона, но самым главным из них является умение «красиво и легко говорить»: в свете «единственное действенное средство снискать уважение – изысканные речи и благородные манеры». «Недостаточно довольствоваться тем, чтобы просто слушать и следить за разговором; тут нужно пытаться вставить свое слово, умея в то же время подчиняться разговору и иногда из него выходить».

В свете говорили на французском языке. Иностранный язык был знаковым для этикета, воспринимался как символ, обязательный атрибут дворянского обихода, позднее – любого светского, «хорошего» воспитания. Французский язык задавал нужную степень ритуализации, что в максимальной степени отвечало самой сущности салонной культуры как пространству искусственно созданной жизненной игры. Кроме того, французский язык, как никакой другой, мог придать разговору необходимую легкость и «приятность», давал возможность облечь в безукоризненно изящную форму самые прозаические и профанные предметы. Как и французский язык, французский дух и манеры – легкая шутливость, ирония, искрящееся остроумие, любезность также были свойственны салонной культуре.

Одновременно аристократический язык света не был чужд русской разговорной речи. И А. С. Пушкин, и И. С. Аксаков свидетельствовали, как французский язык смешивался с живой, русской, почти простонародной речью. В «Евгении Онегине» Пушкин, отмечая эту особенность, намеревался дать благожелательное описание гостиной, где

Со всею вольностью дворянской

Чуждались щегольства речей

И щекотливости мещанской

Журнальных чопорных судей.

В гостиной светской и свободной

Был принят слог простонародный

И не пугал ничьих ушей

Живою странностью своей…

(8, XXVI).

Чуждыми для «большого света» были жеманность, провинциализм, смешивающий «французский с нижегородским», манерная стилизация простой речи, характерна для гоголевских дам – «обошлась посредством платка».

С особенностями речевого этикета в России связано появление феномена «ер-са». Светский разговор, ориентированный на адресата, в обязательном порядке предполагает вежливое обращение: слово «сударь» выражало уважении к собеседнику, и потому его повторяли часто. Сокращенное для удобства и быстроты до одного звука «с» в конце слова, оно употреблялось повсеместно. Образуется звуковой довесок, некий «хвост» в конце слов, получивший название «слово-ер-с». Оно было распространено в разных слоях и его употребление служило одновременно знаковой характеристикой того или иного лица. Это запечатлено в литературе[38]: Евгений Онегин не использует «слово-ер-с» в своей речи, за что соседи неодобрительно отзывались о нем, считая его гордецом:

Сосед наш неуч; сумасбродит;

Он фармазон; он пьет одно

Стаканом красное вино;

Он дамам к ручке не подходит;

Все да да нет; не скажет да-с

Иль нет-с». Таков был общий глас.

Лукавый, ловкий и беспринципный Молчалин все время повторяет его, к месту и не к месту: «да-с», «я-с», «к нам сюда-с». Сам Фамусов использует его, общаясь со Скалозубом. «Словоер-с», или, как иногда его называли, «слово-ерик-с», в представлении старых дворян свидетельствовало о сохранности «добрых традиций» старины, патриархальности и почитании старших. В эпиграфе к 6-й главе «Пиковой дамы» А. С. Пушкина происходит примечательный диалог. Генерал оскорблен, непочтительно обращаясь, его останавливают в игре, не дают сделать ход:

«– Атанде!

– Как вы смели мне сказать атанде?

– Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!»

«Слово-ерик-с пропало, – говорит консерватор и крепостник Калломейцев в «Нови» Тургенева, и вместе с ним всякое уважение и чинопочитание!» Однако оно не пропало вовсе, а только исчезло из речи образованных дворян, перейдя к купечеству, мещанству, мелкому чиновничеству, прислуге. Теперь в устах дворянина оно может свидетельствовать об унижении – штабс-капитан Снегирев в «Братьях Карамазовых» Достоевского, представляясь, говорит: «Скорее бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Слово-ер-с приобретается в унижении».

К концу XIX в. в среде интеллигенции «ер-сы» употребляются уже как средство для выражения легкой иронии, подчеркнутой официальности. Так, доктор Астров в «Дяде Ване» А. П. Чехова в разговоре с Войницким, с которым он на равных, использует «слово-ер-с»; «ер-сы» употребляют и другие чеховские персонажи. Следователь Порфирий Петрович в «Преступлении и наказании» Достоевского, допрашивая Раскольникова, чувствуя над ним свою власть, в насмешку и одновременно стремясь придать разговору доверительный характер, часто употребляет «слово-ер-с». Раскольников не может ответить ему тем же, будучи в неравном положении. «Вы и убили-с», – заканчивает Порфирий Петрович этот диалог. После Октябрьской революции «слово-ер-с» исчезает, унося с собой лексический колотит эпохи. Иногда, правда, оно всплывает в устах представителей старой интеллигенции типа профессора Преображенского из повести М. Булгакова «Собачье сердце», но смысл его уже другой – «ер-с» придает речи некую солидность и барственность: ну-с, да-с, вот-с, так-с.

Образцы этикетных ситуаций

Правила и нормы

Искусство обращаться в свете, или

Правила благопристойности и учтивости

в пользу молодых людей, в свет вступающих

Москва

1797

Когда кто говорит, надобно его слушать и не прерывать ни для чего его речей, а тем менее для того, чтоб сказать, что я лучше о том знаю и разскажу. Во время чьего-нибудь разсказывания очень не учтиво скучать, зевать, глядеть на часы; так же не надобно лукаво улыбаться,