Очерки по истории стран европейского Средиземноморья. К юбилею заслуженного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова Владислава Павловича Смирнова - Коллектив авторов -- История Страница 45

Более 20 первых лет Пятой республики у власти находились правые — разные конфигурации блока двух политических направлений: голлистов и либералов. Левые силы по-прежнему могли выступать в качестве протестной оппозиции, защитников трудящихся от государства, которое те привыкли считать «орудием капитала». Хотя социальная защита со стороны государства неуклонно расширялась, было очевидно, что социальные права трудящихся завоёваны в непрекращающейся борьбе с государством и миром капитала.

Эта чёткая политическая поляризация была нарушена в 1980–1990-е годы, благодаря длительному пребыванию у власти президента-социалиста Ф. Миттерана и правительств левых сил, а также трём периодам «сосуществвания» левых и правых[507], когда бицефальная исполнительная власть была представлена президентами и правительствами, принадлежащими к противоположным политическим лагерям вынужденным в таком случае к совместному управлению государством. Внутриполитический консенсус — не только необходимое условие исполнения государственных функций. Причины здесь более глубокие и они шире национальных рамок французской политики С одной стороны, крушение социалистической системы (так называемого «реального социализма») и чередование правых и левых в управлении государством, как это было во Франции, в Германии, Италии и Испании, лишили левые силы их антикапиталистического пафоса Таким образом, в континентальной Западной Европе произошло то же что в Великобритании и США в первой половине ХХ века, где главные партии, противостоящие консерваторам (республиканцам) — лейбористы и демократы последовательно «поглощали» радикальные левые движения. Из защитников идеи социального преобразования они превратились в партии власти, стремящиеся к эффективному управлению в условиях рыночной, капиталистической экономики. С другой стороны, те, кто считает себя «пасынками» либерального капитализма, неизбежно преобладают над его «баловнями», и для правых политиков было бы самоубийством после полувека неуклонного развития социального государства спорить с необходимостью активной социальной поддержки малоимущих.

В то же время, в отличие от предшествующего периода, когда развитие социального государства не только сопутствовало, но и соответствовало развитию общества потребления, поскольку было обусловлено устойчивым экономическим ростом «славного тридцатилетия», на рубеже ХХ — ХХI веков инерционное их развитие стало невозможным из-за замедления экономического роста в Западной Европе. Дефицит социальных фондов, жизнь в долг стали постоянной бюджетной проблемой. Поэтому в поисках эффективной экономической модели и правые и левые партии власти вынуждены были обратиться к жёстким рецептам англо-саксонского неоконсерватизма, поощряющего предприимчивость и личную экономическую ответственность в борьбе с ростом иждивенческих настроений, исходящих из привычки перекладывать ответственность за решение экономических проблем личности на плечи государства. Противоречие между идейной идентичностью левых и интересами эффективного управления национальной экономикой, в первую очередь, подорвало доверие левого электората к социалистической партии (ФСП) и её союзникам по правящей коалиции левых сил, в том числе к стремительно терявшим влияние коммунистам. В свою очередь, чтобы не быть в противофазе по отношению к массовому избирателю, партии правоцентристского спектра: наследники голлистов из ОПР, преобразованного с 2002 г. в СПБ/СНБ (Союз президентского/ народного большинства) и их союзники из либерального СФД сблизились на идейной платформе, сочетавшей социальный либерализм с неоконсерватизмом в решении бюджетных и экономических проблем. Таким образом, спектр французского политического истеблишмента начал «линять». В первые десятилетия Пятой республики партийно-политическая система была подобна прямоугольнику с четырьмя вершинами[508], две из которых, правые, были представлены голлистами и либеральным СФД, а две левые — социалистами и коммунистами, и каждая — с ярко выраженной идентичностью, особыми ценностями и собственным общественным проектом. На рубеже ХХ — ХХI веков эта модель трансформировалась в сторону англо-саксонской двупартийности (alternance — фр.), где смена двух ведущих политических сил у власти не приводит к глубоким общественным преобразованиям, но придаёт генеральному курсу тот или иной корректирующий оттенок. Непрестанная адаптация голлизма — ключевая идея Ж. Ширака с 1970-х годов и необходимая дань меняющимся условиям, так же как повторяющиеся периоды сосуществования с левыми вынуждали правых отстаивать не столько голлистскую, сколько правую идентичность, что вело к стиранию его родовых черт (национальное величие, социальный консерватизм и дирижизм в экономике). Это обстоятельство, впрочем отвечало электоральной стратегии Ж. Ширака, задумавшего перед выборами 2002 г. консолидировать правый электорат, объединив избирателей голлистского и либерального толка (голлистского ОПР[509] и неолиберального СФД) под эгидой Союза за президентское большинство, после выборов переименованного в Союз за народное большинство (СНБ — UMP)[510]. Он ссылался на англо-саксонский опыт, видел в своём новом детище аналог британских консерваторов или американских республиканцев с их вертикальной структурой электората, чёткой идейно-политической идентичностью, внятной программой, мощным партийным аппаратом и армией убеждённых сторонников-активистов на местах. В то же время, в замысле Ж. Ширака было заложено одно существенное отличие бонапартистского толка. Не случайно СНД первоначально назывался Союз президентского большинства. Президент Ж. Ширак, чьё семилетнее правление было отягощено самым длительным в истории республики пятилетним сосуществованием с правительством левых сил, надеялся, что новая партийная машина будет служить на предстоящих президентских выборах 2002 г. его собственной победе в качестве единого кандидата республиканских правых, благодаря сплочению правого электората уже в первом туре. СНД таким образом помогал избежать распыления голосов правого электората в первом туре, как на выборах 1995 г., и в противовес широкой и пёстрой левой коалиции и крайне правым, прежде всего, НФ. В случае победы — Союз должен был обеспечить убедительное пропрезидентское большинство на последующих парламентских выборах. Политические трансформации 1980–1990-х годов благоприятствовали этому замыслу: идейно-политические установки голлистского ОПР постепенно утрачивали яркую голлистскую идентичность в пользу неолиберализма, поэтому СНБ казался своевременным средством преодоления раскола правых республиканцев, существовавшим между консервативными наследниками голлизма и широким центристским объединением либеральных партий и движений. В то же время, смена лидерства: уход с политической арены Ж. Ширака и выдвижение нового амбициозного руководителя партии Н. Саркози направила эволюцию СНБ в особое русло, ещё более усилив бонапартистский оттенок, изначально присущий голлизму, но противоречащий духу либерального крыла объединения. За то время, что Н. Саркози был его председателем, и за тот год, когда он, став президентом Франции, оставил пост председателя и продолжал направлять партийное строительство, СНБ превратился скорее в объединение сторонников Н. Саркози, чем в массовую правую партию с устойчивой социальной базой. И для грандов партии, и для избирателей главным фактором выбора была не идейно-политическая платформа партии, а сам президент Н. Саркози.

В свою очередь, «альтернанс», т. е. чередование у власти с правыми, казалось бы, превратившее социалистов из партии оппозиции режиму голлистской республики в одну из двух ведущих правящих сил, постепенно подрывало партию изнутри, лишая